— Нет. Мы признаем власть Единого и следуем воле Пяти, — потом развернулся и скрылся в темноте ложи.
Меня освободили тут же, в зале суда, после скоропалительного оправдательного решения. На князя Тимофея было страшно смотреть, но я должен был с ним объясниться.
— Не надо, Кысей, — остановил меня Эмиль, удержав за локоть. — Поехали с нами. Тебе надо привести себя в порядок.
— Я должен убедить его в том, что…
— Ты ни в чем его сейчас не убедишь. Да и поздно уже…
Действительно, князь Тимофей решительно направился к главе Ордена, который вполголоса что-то обсуждал с отцом Георгом. Наставник горячился, даже стукнул палкой по полу, что никак не отразилось на бесстрастном лице его собеседника.
— Поехали, Кысей, — друг уже увлекал меня прочь, не давая времени придти в себя.
— Вели ехать туда, или я выйду и пойду пешком!
— Господи, Кысей, что за упрямство! Ладно, ладно, — поторопился согласиться Эмиль, видя, что я взялся за дверцу экипажа. — Поедем на кладбище. Только тебя все равно не пустят в княжескую усыпальницу.
Софи судорожно хлебнула воздух, ее лицо приобрело нездоровый оттенок.
— Дорогая, тебе нехорошо? — участливо спросил ее муж.
— Нет, нет, все нормально, — выдохнула она. — Я потерплю.
— Прости меня, Софи, — сказал я. — Но мне надо к Юле. Я виноват перед ней. И перед тобой виноват, подверг твою жизнь опасности, сведя с этой…
— Кысей, — девушка взяла меня за руку, — ты ни в чем не виноват. И я хочу, чтобы ты знал… — она переглянулась с мужем. — Мы вернулись в столицу, но никому из родни еще не говорили. Ты первый. Мы ждем ребенка.
— Что? — я потрясенно уставился на Софи. — Я рад за вас, но…
— Но я очень боюсь. Скажи мне… Она колдунья? Лидия — колдунья? Она могла заколдовать дитя?.. Ведь ты тогда говорил про ребенка и мой дар… Но ведь это были ее слова, верно? Она хотела, чтобы я забеременела?
Я похолодел, глядя в полные слез и страха глаза девушки, но постарался не выдать сомнений.
— Не бери дурного в голову. Ребенок и есть дар Единого двум любящим сердцам, а Лидия здесь ни при чем…
— Просто ответь! Она колдунья или нет?
Сила колдуна крепнет с каждым сердцем, в котором поселяется страх перед ним. Я вдруг сообразил, почему глава Ордена Пяти избегал упоминать настоящее имя Хриз. Паника и ужас перед Шестой дадут ей еще больше власти. Пусть ее ищут как Лидию Хризштайн или как Серого Ангела. И я малодушно солгал Софи, чтобы защитить ее покой, ибо правда ничего не изменит, а только навредит:
— Нет. Лидия — убийца, воровка и безумная еретичка, но не колдунья.
Наградой мне были счастливая улыбка Софи и вздох облегчения Эмиля, с которым он привлек жену к себе, обнимая и защищая еще нерожденного ребенка. Но я все-таки не удержался и уточнил:
— А когда ожидать рождения вашего первенца? Хочу знать, сколько у меня времени, чтобы помочь вам придумать ему имя…
— Вот еще! — с нервным смешком стукнула меня по колену Софи. — Шустрый какой! Еще семь месяцев впереди, сами справимся. И не говори пока никому, хорошо?
Я облегченно кивнул. Значит, она зачала два месяца назад, когда Шестая была в столице и не могла осквернить своим безумием невинный плод. Или могла?..
Юлю похоронили в княжеской усыпальнице на Вороньем кладбище. После тьмы и сырости камеры было странно вдыхать теплый весенний воздух, наполненный жизнью, и осознавать, что Юли больше нет, а мир живет себе дальше, как будто ничего и не произошло. Я попросил Эмиля подождать у экипажа вместе с женой и двинулся к усыпальнице. Но, увидев до боли знакомый силуэт, темнеющий на фоне неба, я споткнулся и замер. Мраморная Юли казалась живой. Девушка застыла на обрыве, устремив печальный взгляд в голубую даль моря. Тяжелый ком застрял в горле. У ног статуи сидел, закрыв лицо руками, князь Тимофей, его плечи сотрясались от неслышных рыданий. Я хотел отступить и уйти, но неловко оступился на гравии, и безутешный отец поднял голову.
— Простите, — выдохнул я. — Простите, я уйду, не буду мешать…
— Это ты… — сдавленная пауза, — из-за тебя Юля… Она не хотела замуж, словно чувствовала, а я… Лучше бы я отпустил ее в море…
— Клянусь вам Единым, я не убивал ее.
— Я знаю, — вдруг отозвался он, вновь обретая страшное холодное отчуждение. — Но это ты привел к ней смерть.
— Простите, — только и смог, что сказать я. — Я клянусь вам, что найду ее убийцу и…
— Сначала жена, потом дочь, а теперь и отец… Я всех потерял из-за клятого престола, — князь Тимофей взглянул на меня прозрачными зелеными глазами Юли, в которых плескалась ядовитая ненависть. — Я сам позабочусь об убийце! А ты… Прочь с дороги!
Он оттолкнул меня и ушел, а я остался смотреть в безмятежную синеву, чувствуя на себе грустный взгляд каменной статуи и не смея обернуться к ней.
Я вернулся в дом Остенбергов, которые на время моего отсутствия полностью взяли на себя заботы о Йоране, за что я был им безмерно благодарен и сразу же, не мешкая, подписал необходимые бумаги, передав им мальчика. И не меньшим было мое удивление, когда выяснилось, что старики приютили в своем доме и его непутевую мать, Катаржину Бергман. Разлука с сыном подействовала на женщину отрезвляюще в прямом смысле этого слова. Она бросила пить и клялась, что больше никогда не подымет руку на Йорана. В любом случае, госпожа Остенберг присматривала за обоими, и мое сердце было спокойно.
Лешуа отказался от места княжьего повара и уехал из города, продав перед этим все, что у него было, включая и рецепт "Крови демона", доставшийся от безумицы. У меня в голове не укладывалось, как кто-то может пить эту гадость, зная о произошедшей трагедии, но… Что и говорить, человеческая память коротка, а любопытство неизмеримо. Ида Остенберг, очевидно, из сострадания, пыталась уверить меня, что это она изобрела рецепт шоколада, но я-то знал, чей воспаленный колдовским безумием разум мог додуматься до такого извращения. Моему возмущению не было предела, когда я узнал, что и в аптеке Остенбергов продается эта мерзость! Мало того, успешно продается! Не ведающие страха глупцы покупали отраву, нахваливали ее и приводили все новых покупателей! Как могут люди покупать шоколад только потому, что это модно?!?
Не успел я придти в себя и решить, что делать дальше, как ко мне с визитом пожаловал сам глава Ордена Пяти. Это был сухой, даже немного костлявый старик, который, казалось, навсегда утратил возможность удивляться. Его охрана, двое братьев Ордена, молчаливыми тенями слились с обстановкой в комнате, и спустя несколько минут разговора я начисто забыл
