— То есть, получается, что колдун все еще там? — недоверчиво уточнил я.
Антон медленно покачал головой, в его глазах мелькнула странная смесь отчаяния и покорности судьбе.
— Нет, я думаю, что Юля… Поваренок был на шхуне вместе с ней.
Неприятный холодок пополз у меня по спине.
— Но она…
— Она его победила, и она нормальная! — чересчур поспешно заявил Антон. — Уж я-то знаю толк в сумасшедших. Моя Юля не такая…
— Но?..
— Что но?
— Всегда есть «но». Тебя что-то тревожит, Антон. Доверься мне. Я тоже, знаешь ли, знаю толк в сумасшествии. И не только в нем. Да и Юля мне не чужая.
Он нервно взъерошил волосы пятерней и взглянул в глубину сада, где под мягким светом желтого газового фонаря виднелся силуэт его жены. Князь Тимофей уже отправился спать, и Юля сидела в саду вместе с Софи. Раньше они почти не общались, но сейчас у них обнаружилось много общего. Их пузатые фигуры вдруг породили во мне неясную тревогу.
— Юля забыла те страхи, которые ей довелось пережить на «Маковее», но иногда… Иногда мне кажется… Глупо, но… Знаете, Тесса…
Он кивнул на рыжую хищницу, которая развалилась у ног хозяйки и вылизывала когтистую лапу.
— Я благодарен капитану Кинтаро за нее, потому что иногда, особенно ночью, когда Юля спит, Тесса вдруг застывает, пялится куда-то в пустоту в угол комнаты и шипит, как будто видит и пытается отогнать что-то… или кого-то. Крысу, например. Или крысиного Поваренка. А на утро Юля жалуется, что ее опять мучили кошмары…
— Интересно… — задумчиво протянул я. — Колдун, даже мертвый, продолжает свое существование в разумах людей, пораженных страхом. Страх живуч. Почему люди так хорошо помнят свои страхи, но быстро забывают хорошее? Антон, тебе надо развеять ее страх.
— Как? Если б я только мог…
— Ты можешь. Огонь. Поваренок должен сгореть.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился он.
— Поваренка нет, но наверняка есть что-то, что напоминает его Юле.
— Крысы?
— Ну хоть бы и крысы. Пусть это будет гигантское чучело крысы в поварском колпаке. А еще…
Озарение опять пришло, как будто кто-то тихо шепнул мне его на ухо, как будто мамины ласковые руки прикоснулись к плечам и обняли меня.
— Смех! Нет ничего лучше смеха!
— Смеха? Я не совсем…
— Сделай из этого смешную семейную традицию. Пусть чучело Поваренка будет не страшным, а смешным. Заставь Юлю хохотать до упаду, пусть дурачится и смеется над собственными страхами, а потом швырнет чучело в костер. Устраивайте потешное сожжение Поваренка каждый год, очищайтесь от страхов. Невозможно бояться того, кто кажется смешным, понимаешь?
Лицо Антона просияло, он смотрел на меня с уважением.
— Здорово вы это придумали. Юле так часто не хватает… вот таких простых забав.
Мы помолчали немного, думая каждый о своем. Смутная тревога продолжала грызть меня. До нас донеслась мелодия колыбельной. Пела Софи, поглаживая свой живот, а Юля сидела, обмахиваясь веером и отгоняя ночную духоту. Тесса урчала так, что перебивала тихий рокот прибоя. Колыбельная Мертвых земель… Антон поежился.
— Никак не могу избавиться… — пробормотал он.
— От чего?
— От тревоги. Хриз сказала, что все эти легенды… что они не легенды, а… зашифрованная память, чтоб люди не забыли. Вроде как это все… когда-то случилось на самом деле.
Душная южная ночь вдруг сделалась пронизывающе холодной. Хриз не помнила мелодии колыбельной, не смогла ее узнать, хотя наверняка должна была ее слышать и не раз. Почему?.. Странная избирательность ее памяти. Мой взгляд заметался меж двух женских фигур. Обе беременны… как грибы после дождя… А еще бедняжка Лу… тоже была… беременной. Я пытался ухватить смутную догадку за хвост, но она ускользала. Зато в памяти всплыл другой образ… счастливой смущенной невесты.
— Антон, скажи, а ты… Когда ты покидал Кльечи, Пиона не была при надежде?
Он удивленно уставился на меня.
— Ну да, Мартен так обрадовался, что у него будет сын, что они с дедушкой Иволги закатили пир на всю улицу. Испекли столько сладких плюшек, что мы потом неделю их доесть не могли. А откуда вы узнали?
Я не ответил. Маленькое чудо, сотворенное мною на венчании этой пары, вспомнилось теплым огоньком. Люди собирались в церкви и верили, что у этой красивой пары все будет хорошо. Умилялись, вспоминали себя, пускали слезу, желали им счастья. А я всего лишь служил проводником этих ручейков веры и связывал из них святой символ. И даже кислое лицо Хриз не могло этому помешать. Или могло?.. Ведь на венчании сиятельной княжны и вояга Густава благословения Единого не было, это я помнил совершенно четко.
Едва солнце вынырнуло из-за моря, как бригантина подняла паруса. На пристани, чтобы нас проводить, собралось полгорода. Однако устраивать спектакль, подобный тому, что устроила Хриз, у меня не было ни времени, ни сил, ни желания. Да и зачем? Ее все равно не переплюнешь, поэтому новоявленный светлый вояг Ланстикун просто объявил, что мы отправляемся помочь в священной битве против Синего пятикнижника. Еще одна загадка… Почему Хриз вцепилась в этого Синего пятикнижника, легенда о котором давно уже подзабылась?.. Не думает же она в самом деле, что Синий пятикнижник, даже если предположить, что он реально существовал, до сих пор жив, это двести-то лет спустя?
Последние слова напутствия были сказаны, и бригантина под чутким управлением капитана Мааля, опытного контрабандиста на службе когниматов, пошла галсом, чтобы поймать попутный ветер и избежать коварных разноцветных рифов в бухте Льема. Открывшийся морской простор окрылил меня. Ветер, небольшое волнение и ясная погода были ниспосланы Единым, благословляющим наш путь. Я не слышал, но знал, что сейчас в Льеме звонят все церковные колокола, созывая горожан на молитву. Люди будут молиться и тогда, когда мы достигнем проклятого острова.
Капитан Ги Мааль был похож на безволосую хищную птицу с острым клювом и узкими глазами, выдававшими его гаяшимское происхождение. Абсолютно лысый и безбородый, даже бровей не было, он невозмутимо разглядывал карту.
— Успеем? — спросил я.
— Ветер наш, — кивнул он и постучал по карте пальцем. — Будем там через двое суток.
— Мне надо собрать команду и рассказать, что нас ждет на острове. И еще… Капитан Мааль, какие песни поют ваши моряки во время работы?
Мой вопрос его удивил, хотя на лице у него ничего и не отразилось, просто глаза… стали еще
