— Фу, как грубо… Сношения… — я мечтательно закрыла глаза и сказала, подражая княжне, — Дерек целуется так нежно и сладко, а его объятия обжигают… У него такие…
— Прекратите! Хватит уже паясничать, — он опять оказался рядом, глядя на меня с жалостью. — Вы так жалки в своем вранье…
— Почему сразу вранье?
— Потому что я вам не верю. Вы бы не смотрели на меня так жадно, когда я вернулся без мантии, если бы и в самом деле… были с господином Лешуа…
— Господин инквизитор, — за насмешкой в голосе я скрыла злость, — то, что я насытилась основным блюдом, вовсе не означает, что мне надо отказаться от десерта… Вы такой сладкий, что…
Кысей отшатнулся от меня, по его лицу пробежала тень сомнения, но потом он уверенно встряхнул головой и заявил:
— Все равно не верю, — секундная пауза. — С господином Лешуа год назад случился досадный несчастный случай — он опрокинул на себя кипяток во время готовки, сильно обжег грудь с одной стороны. Если вы и в самом деле были с ним, то не могли этого не заметить.
— Шрамы только украшают мужчину…
— С какой стороны ожог, госпожа Хризштайн? Ну же?
— С правой, — без колебаний ответила я.
Кысей брезгливо поджал губы, покачал головой, молча развернулся и ушел. Я не могла ошибиться в ответе, потому что всегда угадывала. Мне даже в карты везло так, что можно было смело обходиться без жульничества, чему неимоверно поражался атаман Шушье. Я была уверена, что угадала и в этот раз, но…
Мне не удалось почувствовать ревность Кысея, только брезгливое отвращение… Почему он перестал меня ревновать?
Я не могла избавиться от смутной тревоги и ощущения надвигающейся беды, даже когда уже добралась до холодного дома Лешуа. Несмотря на все усилия Тени по приведению поместья в порядок, оно все равно плохо протапливалось, особенно по ночам. И от холода я страдала гораздо больше, чем от голода, тщетно пытаясь отогреться на теплой кухне. Господин Лешуа в обычной немногословной манере рассказывал, как надо готовить тесто:
— Берешь белую муку и чистую воду сообразно, чашу сладкого масла, немного шафрана и желтки от двух яиц, делаешь тесто, тонкое и мягкое, какое только можешь…
Я смотрела, как он ловко растирает масло с мукой в крошку, подливает шафрановую воду и начинает вымешивать тесто, потом раскатывать и складывать заново… Бессмысленность этого занятия отупляла, я зажмурилась и встряхнула головой.
— Господин Лешуа, я думаю, что следует устроить небольшой прием и объявить о нашей помолвке уже в это воскресенье.
Он вздрогнул и уронил скалку, уставившись на меня в немом изумлении.
— Я не… О какой помолвке? Вы с ума сошли?
— О нашей.
— Я не делал вам предложения руки и сердца. О чем вы?
— Зато я вам его делаю. Прямо сейчас.
— Вам не кажется, госпожа Хризштайн, что вы несколько…
— Лидия. К чему формальности между будущими супругами? Дерек, у меня нет времени и сил играть в обычные игры с томными вздохами, стыдливыми взглядами и случайными неловкими прикосновениями…
Да и вы, слава Единому, уже не мальчик. Я красива, умна, благородного рода, и у меня есть небольшое состояние. Поэтому наш брак станет обоюдовыгодным союзом во всех смыслах этого слова.
— Мне не нужна жена, — Лешуа медленно вытер руки от муки, потом занялся начинкой для пирога.
— Зато мне нужен муж вроде вас, — жестко сказала я. — Поэтому вы женитесь на мне, если хотите узнать, что случилось с вашим мальчиком.
— Довольно уже, госпожа Хризштайн. Вы забываетесь. Вам напомнить, на каких условиях вы живете в этом доме? Мало того, что вы бесцеремонно здесь распоряжаетесь, так вы имели наглость притащить сначала этого выжившего с ума старика, а потом еще и беглого раба! Может, мне сообщить о вас страже?
Он продолжал яростно стучать ножом по разделочной доске, не замечая, что лук уже давно превратился в мелкое крошево, распространяя резкий злой запах по всей кухне.
— Не надо злиться на меня, Дерек, лучше сберегите гнев для того, кто убил вашего сына.
— Мой сын сам покончил с собой. Я видел все собственными глазами!
— Вы забились сюда, словно раненый зверь в берлогу, отгородились от мира и ничего не хотите слышать.
Но еще четыре жертвы, дети богатых и знатных, умерли похожим образом. И среди них Марина Остронег.
Знаете, как умерла она?
— Не знаю и знать не хочу, — огрызнулся он, смахивая луковое крошево в кипящее масло на сковороде и принимаясь очищать от скорлупы вареные яйца.
— Ее смерть тоже видели свидетели. Она стала есть. Обжираться. Пока не лопнула.
— Что?
— Да, в прямом смысле этого слова. Хотя с другой стороны, я вот думаю… — я возила пальцем по столу тающий от жары кусочек масла, выводя им замысловатые узоры. — Пожалуй, ваш сын был единственной жертвой, о которой нельзя достоверно утверждать как о жертве колдовства. Он мог действительно покончить с собой из-за неразделенной любви к Марине. И вы, убитый горем отец, могли жаждать мести и сойти с ума от ярости, видя, как эта шлюха продолжает кружить голову другим юношам, появляясь вместе с ними в "Золотой лисице". Сначала вы убили Жуана, с которым она встречалась, потом Драгана, ее следующего ухажера, а потом не выдержали и убили саму Марину… А когда узнали, что эта мерзавка была обещана в жены Гук Чину, то ваша безумие толкнуло вас продолжить месть, убив и его…
— Что за бред вы несете? — потрясенно выдохнул мужчина.
— Возможно, мне следует поделиться этим бредом с господином инквизитором…
— Как вы можете… так мерзко… Я не понимаю…
— Но с другой стороны, если вы станете моим мужем, то мне определенно станет невыгодным вас сдавать…
Я встала со стула, едва передвигая ногами, окоченевшими от холода и долгого сидения.
— Напоминаю, прием в воскресенье. Тень вам поможет все подготовить, можете располагать ее временем.
И еще…
Я приблизилась к нему и провела ладонью по его щеке. Он смотрел на меня бесцветными глазами, гневно раздувая ноздри и поджав губы.
— Я могу быть не только хорошей женой, но и ласковой любовницей.
— Любовница мне тоже не нужна — процедил он. — Вы мне отвратительны.
— Какая жалость, — пробормотала я. — Никто меня не хочет… Пойти, что ли, невольника отыметь…
— Только посмейте заняться в моем доме непотребством! Я вас выставлю и не посмотрю на последствия.
— Ладно, не буду, — легко согласилась я и расстегнула пуговицу на его рубашке. — Но мне нужно…
Он возмущенно оттолкнул мою руку, а потом всадил нож в разделочную доску.
— Убирайтесь, я сказал!
— Дерек, мне стало известно, что год назад вы сильно обожглись, опрокинув на себя кипяток. С какой стороны у вас ожог? С правой? Да?
— Я не знаю, кто сказал вам подобную глупость. У меня нет никакого ожога, я не настолько криворук, чтобы обвариться кипятком!
Секунду я стояла в замешательстве, потом кровавая пелена бешенства застила мне глаза. Я в одно мгновение оказалась
