Впереди, прямо посреди пустынной улицы стояла, размахивала хвостом, лошадь. Опустив голову, искала что-то посреди камней. Рядом лежал мертвый человек.
— Выпал из седла, разбил о брусчатку голову, или свернул шею — рассеянно подумала Мариса — так бывает и нередко.
Она подошла к лошади и, проверив упряжь, вставила ногу в стремя.
— Надо ехать во дворец — сказала она себе — я найду Марка потом. Если его убьют, в послании отцу Ингвару не будет никакого смысла. Я должна исполнить данное мне поручение.
Только тут, поудобнее усевшись боком на седло, отдышавшись от быстрой ходьбы, прислушавшись и оглядевшись, она осознала, насколько вокруг нее, на улице, темно, безлюдно и тихо так, как не бывает даже в поселках и деревнях, не то что в таком большом городе как Гирта. У костра перед собором не было видно ни единого человека. Не было слышно, ни привычного стука колес повозок, ни звуков шагов, ни цокота копыт. В туманном, подернутом не дающим света багровым заревом небе не было ни звезд, ни луны. Из-за закрытых окон и дверей, из темных арок подворотен не доносилось ни единого звука. Только где-то, совсем далеко еще били колокола, доносились какие-то едва различимые, как будто призрачные, отзвуки, похожие на призывные кличи рогов и рокот барабанов, отбивающих боевой ритм. Реальным остался только один звук: приглушенный толстыми каменными перекрытиями и стенами тихий, но отчетливо различимый говор. Словно где-то за одной из многочисленных, обращенных на проспект наглухо запертых парадных дверей и темных окон опять ругались, выясняли что-то на повышенных тонах, как будто бы все те же самые, какие-то уже совсем немолодые мужчина и женщина. Мариса огляделась, пытаясь прислушаться, понять, откуда это, но все было тщетно. Голоса были слишком далекими и слишком тихими, она не могла уловить ни смысла фраз, ни направления.
Ей стало страшно. Окна домов на улице не горели. Черными мертвыми громадами стояли каменные кварталы. Багровое зарево едва подсвечивало пустынные тихие улицы. Мариса была одна в этом страшном багровом сумраке, накрывшем Гирту.
* * *Тусклое рыжее зарево пожаров разливалось над рекой. Черный дым толстыми столбами поднимался в непроглядно-темное безветренное небо. Было холодно, душно и безветренно. Из парка тянуло едким запахом гари и смердящих, залитых водой, углей. В сумраке неподвижно стояли подернутые легкой осенней желтизной, подсвеченные пламенем разведенных перед фасадом герцогского дворца, и на подъездной дороге, костров, деревья. Кавалеры дворцовой стражи и юнкера пажеского караула несли вахту, стуча древками пик по камням мостовой, черными тенями прохаживались между огней. На площадке перед Малым дворцом стояли снаряженные кони, раздували ноздри, бренчали сбруями, беспокойно стучали копытами. Оставленные в охране штаба жандармы и дружинники сидели на ступеньках и у стен, прижимали к себе оружие, тревожно вглядывались в багровую мглу парка, в тени на дорожках, в сумрак густых зарослей, так радующих глаз при солнце днем, и таких зловещих в опустившейся на город багровой мгле, декоративных, старательно но нарочно слегка небрежно и лохмато, подстриженных под дикость, кустов и деревьев. Зловещими резкими силуэтами стояли оформленные в виде обвивших чугунные стойки драконов и змей, погасшие фонари. Мрачной громадой вздымался над черной изломанной линией парка и крыш окрестных домов безмолвный, непоколебимый и черный шпиль Собора Последних Дней. Темная стена ратуши торчала по его левую сторону уродливой, бесформенной руиной. Ее крыша и часть верхних этажей обвалились, узкие расщелины окон смотрели кровавыми глазами. Торчащие в черно-багровое ночное небо углы обгоревших стен навевали тоскливые и дурные мысли.
Отсюда, от герцогского дворца, не было слышно звуков идущего у мостов на реке сражения. Отстояв молебен, принцесса Вероника вместе со своей свитой поднялась наверх к себе в кабинет. Сидела за рабочим столом, просматривала сводки, что регулярно приносили ей из штаба со второго этажа, от Пескина, о положении дел в городе и ходе штурма северных районов Гирты. Внизу, под окнами, в парке, то и дело гремели удаляющиеся копыта коней: по трое мчались по дорожке в сторону ворот и Соборной площади отправляемые к войскам курьеры. В городе объявили комендантский час, и даже должностным лицам было разрешено ездить только группами по несколько человек.
В кабинете герцогини было сумрачно, как и за дверьми в коридоре, в комнатах и на лестницах. Во дворце не было газовых рожков, как в других домах: здесь всегда полагались на электрический свет, но сегодня его не было, так что теперь приходилось пользоваться газом и керосином. Несколько таких ламп принесли в кабинет принцессы, поставили на подоконники и столы. От их жаркого калильного света по стенам и потолку плясали длинные беспорядочные и необычайно темные, как будто бы физически ощутимые тени, сгущались в углах под столами и за мебелью.
Даже с выкрученными до упора фитилями и кранами, эти светильники едва разгоняли мрак в коридорах дворца, под сводами высоких потолков залов и у дальних стен. Огонь в них был каким-то по-особенному обжигающе-горячим, багрово-тусклым и при этом как будто бы жидким. Тянулся не вверх, а вширь, колыхался вяло и медленно. Наблюдать его было неприятно и жутко, но без света сидеть было еще хуже, чем с таким освещением:
в окнах по-прежнему стояло зловещее, трепетное и тусклое зарево, от которого не становилось ни сколько не светлее.
Из окон кабинета герцогини было отчетливо видно, что ярче всего оно над морем, за темной горой и крепостью Гамотти, в той стороне, где еще днем стоял Обелиск. Словно какое-то, дева различимое глазом, всепроникающее излучение исходило из воды на его месте, затмевало луну и звезды, наполняло темноту даже в закрытых помещениях тревожным, едва различимым глазу, как будто колышущимся темно-багровым светом.
— Радиация — сказал кто-то, мрачно глядя в окно, кивая на небо.
— Нет — поведя рукой, ответил Парикмахер также тихо — спектральное смещение.
Какая-то совсем молодая девушка заплакала, прижала руки к лицу. Принцесса Вероника подсела к ней на скамеечку, обняла за плечи, завела разговор со своими девицами, чтобы воодушевить их. Сказала, что в последней сводке сообщили о том, что ворота у Инженерного моста взяты и ничего дурного больше не случится.
Но ее слова были тщетны. Что-то неуклонно менялось в худшую сторону. Пронзительное сияние над морем становилось все ярче, но в кабинете с высоким потолком и просторными окнами в три стены, казалось, стало только еще темней. Черными росчерками на фоне тусклого красного неба темнели фигурно выпиленные рамы,
