Постепенно разговор наш стал отходить от событий минувших недель, и я решил пожаловаться на своё нынешнее незавидное положение.
— Отец хочет, чтобы я принес клятву, — фраза эта прозвучала в гнетущей тишине сгустившейся ночи как раскат грома.
— Он что, шутит?
— Боюсь, что нет. У него, по всей видимости, есть какие-то основания полагать, будто клятва эта не сработает. Вопрос в том, есть ли такие же основания у орденских братьев?
— Клятва не будет действовать только в одном случае. Неужели ты имеешь в виду…
— Отец полагает, будто Антартес покинул нас.
— Чушь! — кубок Домнина с треском обрушился на столешницу, отчего вино щедро расплескалось во все стороны.
Я никогда не считал Домнина человеком излишне верующим, но, поскольку Антартес был покровителем всех воинов, тот относился к нему с должным уважением. Не удивительно, что мои слова были встречены таким отпором.
— Успокойся, друг мой. Если бы я был в этом уверен, то нисколько бы не переживал насчет неминуемого посвящения. Я бы мог предположить, что отец просто пытается от меня откреститься, но он обычно никогда не выбирает окольные пути.
— Так ты думаешь, с Фениксом что-то не так?
— Кроме слов отца у меня ничего нет. Как бы то ни было, всё, что мы сделали до этого, пошло псу под хвост, а потому, лишившись столь важных улик, придется от всего отказаться.
Лицо Альвина, зловеще располосованное падающим от светильников светом, в этот момент как-то чудно преобразилось. Рука его метнулась к сумке, лежащей рядом, и, пошарив там пару мгновений, извлекла наружу какой-то сверток, при более близком рассмотрении оказавшийся картой. Он будто специально выжидал момент, дабы похвастаться собственным достижением.
— Хоть мне и порядком растрясли мозги, цифры эти я не забуду никогда.
— Так ты нашел остальные места убийств? — в голосе Домнина слышалось неприкрытое восхищение и даже почти щенячий восторг.
Всё-таки внешний вид его порой бывал очень обманчив, и под внешностью взрослого сурового мужа скрывался любопытный и азартный юнец, любитель авантюр и загадок.
Налетевший было порыв ночного ветра едва не вырвал из ослабевших пальцев Альвина его драгоценность, но я вовремя придавил карту своим кубком, не дав ей сбежать.
— Это какая-то шутка? — внимательно рассмотрев карту и поднеся к ней почти вплотную снятый со стены светильник, Домнин будто не поверил собственным глазам.
— Где-то мне уже доводилось слышать этот вопрос, — задумчиво произнес я, попытавшись выдавить из себя смешок. Из-за сломанных ребер получилось крайне неестественно, однако никто не обратил на это внимания.
— Сам посмотри, это же демон его разбери что.
Поднеся поближе источник света, я стал разглядывать не слишком подробную, несколько мятую и заскорузлую от частого использования карту. На ней Альвин успел сделать множество разных пометок своим неразборчивым почерком, совершенно сбивающих с толку. В месте, где должен был находиться Стаферос, стояла жирная точка, которую наискосок пересекали две линии, образующие крест.
— Одно убийство — в столице, еще восемь — в окрестностях, на расстоянии не более сорока миль.
— Но зачем ты соединил эти точки? — внимательно присмотревшись к Альвину, я заметил в его глазах какое-то странное возбуждение, какое обычно бывает присуще фанатикам.
Похоже, друг мой основательно проникся идеей этого своеобразного расследования, и это увлекло его настолько, что даже постигшая нас неприятность, в результате которой он едва не остался калекой, стала казаться лишь недоразумением.
— Ты разве не понимаешь? Убийца будто бы ставит крест на империи. Видишь эти точки? Они образуют две прямых линии, соединяющихся в центре, то есть, прямо в Стаферосе.
— Но почему ты решил, будто это именно прямые, а не окружности, например?
— Как почему?
— Что значит, как? С чего вдруг ты решил, будто именно это задумал убийца, кем бы он ни был?
— Мне нужно узнать, что было написано в доме покойного Дарбина, — вместо ответа потребовал от меня Альвин, — тогда я смогу поделиться кое-какими соображениями.
— Ты думаешь, кто-то теперь допустит меня до этого дела? Весь кабинет пришлось отстранить лишь затем, чтобы светские братья и прочие непосвященные не сумели влезть туда, куда не следует. Даже вмешательство великих домов не смогло их напугать достаточно, раз они решились забрать найденные нами бумаги себе.
— Это у них получилось лишь потому, что империя нынче смотрит совершенно в другую сторону, — вмешался Домнин.
— Грядет война. Именно поэтому святые братья отделались официальными извинениями и отставкой ряда причастных к этому делу бюрократов вроде твоего Трифона.
— Принеси клятву, и дело с концом! — не унимался Альвин.
— Ты разве не понимаешь, что после этого мне придется хранить все секреты ордена как свои собственные? Я навечно стану заложником их дурацких обетов и интриг. Это если меня вообще допустят до принесения присяги Антартесу.
— Только если слова ее не утратили своей силы. Тогда ты и в самом деле не сможешь официально вступить в Его воинство.
Я обреченно вздохнул и, отведя взгляд, уставился в наполовину пустой кубок, лёд в котором давно уже растаял, превратив вино в воду. На душе у меня повис тяжкий груз, не дающий вздохнуть полной грудью, который никак не давал собраться с мыслями. Война, если она действительно случится, перевернет все мои планы, поскольку для сражения с ахвилейцами и их союзниками империи придется напрячь все свои силы. А значит, даже если мне удастся найти убийцу, вряд ли кто-то обратит на это особое внимание.
— Я не хочу рисковать. Стоит мне связать себя клятвой с орденом, единственной моей работой заботой до конца жизни станет лишь дело ордена. Предводитель палачей и соглядатаев — разве это достойное призвание для потомка воинов Первой сотни?
— Ты уже заговорил прямо как твой старик Клавдий, — покачал головой Домнин.
— Моему отцу нужны не только уши в ордене, ему необходим если не полный контроль, так хотя бы возможность влиять на внутреннюю жизнь слуг Феникса, и ради этого он готов принести в жертву не только меня.
— Но как ты не понимаешь? Твоё положение более чем выгодное: с одной стороны за тобой будет стоять сила дома Кемман, с другой — возможности главного духовного братства империи!
Я даже не стал отвечать на столь глупое высказывание Альвина, окончательно погрузившись в собственные мысли, осиным роем носившиеся у меня в голове. Никогда прежде не доводилось мне задумываться над тем, насколько велика сила Антартеса и как далеко она может простираться. Он просто был: Защитник, Отец, Феникс. Когда-то обычный человек, сумевший внять словам Творца, получивший крошечную часть его силы и мудрости. Он создал Империю, он оберегал каждого, кто считал себя ее частью и был той силой, которая раз за разом помогала империи возрождаться. Но ни единого слова мне не приходилось прежде слышать о том, бессмертен ли этот Феникс. Отец всегда презрительно относился ко всему, что
