Маргарита Ангулемская и ее время

как Вы легко себе можете представить, придется-таки поработать! Но Бог есть Бог, столько же невидимый, сколько и непостижимый, слава которого и победа так духовны, что Он побеждает именно тогда, когда весь мир мнит его побежденным!..

Однако желаниям графа Сигизмунда не суждено было исполниться. Уже 11 мая мы читаем в письме Маргариты:

…Желание повидаться с Вами еще усилилось… но все Ваши друзья решили, что, по некоторым причинам, время для Вашего приезда еще не настало. Но как только нам удастся совершить нечто, нами начатое, Вы утешитесь…

В июле было написано последнее из сохранившихся писем Маргариты.

…Не могу Вам выразить все мое огорчение… Королю было бы неприятно видеть Вас теперь. Причиной тому – опасения некоторых лиц, как бы это свидание не помешало освобождению королевских детей.

Кого Маргарита разумела под словами «некоторые лица»? Кто мог помешать исполнению ее плана и внушить королю нежелание видеться с протестантским графом? По всей вероятности, это был маршал Монморанси, товарищ детства короля. Взятый в плен при Павии вместе с многими другими, он вскоре был освобожден за большой выкуп и затем принимал деятельное участие в переговорах относительно освобождения Франциска, который, как известно, вручил ему свое «Отречение». Постоянно находясь возле короля, причем в самых простых и близких с ним отношениях, он имел на него большое влияние, особенно усилившееся с тех пор, как смерть унесла (в конце Павийской битвы) другого любимца короля, адмирала Бониве. Влияние Монморанси не было благотворным. Вот что об этом человеке – крайне ограниченном, тупом, упрямом и жестоком, тщеславном и самолюбивом – рассказывает Брантом:

Каждое утро он читал «Отче наш», и люди говорили, что нужно очень опасаться молитв господина коннетабля, ибо, шепча их, он говорил при случае: Повесьте-ка мне такого-то! Вздерните повыше другого! и т. д. Такие слова справедливости и военной дисциплины нисколько не сбивали его с «Отче наш», и он считал бы большим упущением, если бы отложил их до следующего дня.

Монморанси впоследствии, уже будучи коннетаблем Франции, причинил ей немало бедствий медлительностью, неумением пользоваться обстоятельствами и своей «системой охранения страны» путем ее совершенного разорения. Он был лишен всяких военных способностей, но не больше удавалась ему и дипломатия. Этот могущественный вельможа вместе с канцлером Дюпра стал во главе начинавшей формироваться ультракатолической партии, нашедшей себе адептов среди придворных и считавшей Маргариту вождем реформаторов. Однако Монморанси не занял открыто враждебного положения относительно герцогини и даже в мелочах услуживал ей, понимая, что такое положение вещей для него выгоднее и безопаснее, в особенности в первое время по освобождении короля, когда еще и у Франциска, и у всей Европы живы были воспоминания о недавнем бескорыстном служении ее интересам брата. Приобрести в ней явного врага не входило в расчеты хитрого царедворца, хотя он и не гнушался всячески подтачивать доверие к ней короля.

В январе 1527 года в жизни герцогини Алансонской произошла перемена, значительно отразившаяся на судьбе французской Реформации. Маргарита вышла замуж за короля Наварры. Этот новый ее брак, не позволяя ей постоянно жить при дворе Франциска I и непосредственно влиять на брата, был очень на руку ярым защитникам католицизма. Неизменная и могущественная заступница гонимых представителей лютеранства переселилась в далекое королевство, расположенное по отрогам Пиренеев. Вместе с ней от французского двора уходило Возрождение в лучших своих формах – уходили гуманность, широта взглядов, смелость и размах фантазии, талант. Вместо них оставался блеск придворной мишуры, распущенность нравов и пустота. Франциск сам уже настолько опустился, что не в силах был один поддержать то, что создал десяток лет назад блестящий мариньянский герой под свежим впечатлением «прекрасной Италии».

Зато в замках Нерака и По, в маленьких наваррских городах закипела небывалая дотоле умственная жизнь, и для них, в свою очередь, наступила эпоха Возрождения. С Наваррой отныне будут связаны имена крупнейших художников, поэтов, ученых и проповедников, которые, не найдя приюта и защиты во всем большом государстве брата, нашли верное пристанище в маленьком королевстве сестры, которая перенесла в бедную (во всех отношениях) страну блестящую культуру Италии.

Часть II Маргарита Ангулемская – королева Наваррская 1527–1549

Глава 8 Добрый гений

В Парижской национальной библиотеке сохранилось письмо Карла V к Луизе Савойской, в котором император просит для себя руки Маргариты, герцогини Алансонской. Несомненно, что оно было написано раньше ноября 1525 года, ибо от 12 ноября имеется письмо короля Португалии к Луизе, в котором он извещает ее о браке Карла с португальской инфантой. Ответ на письмо Карла неизвестен, но (судя по тому, что происходило в дальнейшем) он, во всяком случае, был неблагоприятен, хотя еще несколько месяцев назад сама Луиза, измышляя всевозможные способы для освобождения своего сына из плена, не задумываясь, предлагала императору руку дочери. В сборнике Шамполльон-Фижака помещено письмо к Луизе, 2 июня 1525 года отправленное ей из Толедо одним из ее приближенных, где он сообщал о том, что получил все ее инструкции, а также «те соображения относительно герцогини Алансонской, которые свидетельствуют о радости регентши, если бы дочь ее была угодна императору»… Однако Карл тогда не удостоил вниманием это предложение; теперь, надо думать, ему ответили тем же.

Гораздо серьезнее и реальнее, казалось, был план брака между Маргаритой и Генрихом VIII Английским, который выступил в качестве защитника интересов Франции против безмерных притязаний императора, своего прежнего союзника. 30 августа 1525 года король Генрих заключил с Луизой Савойской мирный договор и обещал ей свою защиту. К такой перемене в дипломатии настраивал Генриха VIII его первый министр, кардинал Уолси,[54] желавший таким образом отомстить Карлу V за то, что тот два раза (при избрании римских пап Адриана VI и Климента VII) обманул его и не провел, как обещал, в папы. Но кроме этой обиды неосторожный император нанес Уолси еще и другую.

До Павийской битвы Карл оказывал всемогущему кардиналу знаки глубочайшего уважения и нередко писал ему письма за подписью «Ваш сын и кузен» (последнее было обыкновенной формулой в переписке государей того времени между собой), а после своей победы – не только перестал посылать собственноручные письма, но и в тех, которые посылались кардиналу от его имени, подписывался просто «Карл». Уолси был уязвлен и стал устраивать дружбу Англии с Францией против Германии. Но и этого было еще недостаточно для его мщения. Ненависть к Карлу он перенес на его тетку, Екатерину Арагонскую, и начал поддерживать Генриха в мысли о незаконности его брака с ней и о необходимости развода.[55] Рассказывают, будто он имел при этом в виду скрепить вновь созданную дружбу между Англией и Францией браком Генриха с Маргаритой Алансонской и с этой целью очень расхваливал ее, говоря, что во всем мире «нет женщины более достойной и подходящей для Генриха VIII».

Совершенно согласуясь с Уолси в его желании отомстить Карлу V французские дипломаты при английском дворе употребляли все усилия для того, чтобы восстановить Генриха VIII против его супруги. Сам Франциск крепко держался за политическую дружбу с Генрихом, понимая, как важен для него такой могущественный союзник. Они обменялись выражениями самой преданной и горячей дружбы.

Казалось бы, Франциск должен был с радостью ухватиться за мысль Генриха жениться на герцогине Алансонской. Этот брак мог быть очень выгоден для Франции. Однако, как мы знаем из депеш (за март и апрель 1526 года) английского посла, Франциск мешал осуществлению этого плана, не позволил дипломату выполнить возложенные на него поручения – посол должен был принести герцогине Алансонской поздравления короля Генриха по случаю преодоления всех трудностей в деле освобождения брата; вступить в непосредственные отношения с герцогиней, установить полное согласие, совещаясь с ней всякий раз, когда того потребуют обстоятельства. Но Франциск не давал послу возможности видеться с герцогиней, несмотря на то что обычно все послы постоянно общались к ней. Король не хотел, чтобы сестра вышла замуж за главнейшего и могущественнейшего политического друга. А ведь политические союзы в то время