часто и охотно закреплялись брачными союзами, и сам Франциск – во исполнение одного из пунктов Мадридского договора – только что женился на вдовствующей Элеоноре Португальской, сестре Карла V. Как же объяснить такое поведение короля?
Вспомним о маршале Монморанси. Его заслуги в деле освобождения Франциска ценились очень высоко, его влияние росло с каждым днем; тем более что те люди, которые могли успешно с ним соперничать, понемногу сходили со сцены: Луиза все чаще болела, канцлер Дюпра старел, а из прежних близких товарищей оставались при дворе лишь немногие. Монморанси, как мы уже отмечали, стоял во главе образовывавшейся ультракатолической партии, которая не могла допустить брака между английским королем и Маргаритой. Сделавшись английской королевой, получив силу и власть, не станет ли она открыто на сторону реформаторов? И не склонит ли к тому же своего брата и своего супруга? Бороться с герцогиней Алансонской было трудно, но возможно; бороться с английской королевой – немыслимо.
Маргарита сама вывела всех из затруднительного положения. Она с негодованием отвергла брак, «долженствовавший совершиться на счет благополучия несчастной королевы Екатерины Арагонской». Все реформаторы того времени осуждали развод. Лютер объявил, что он скорее разрешит Генриху двоеженство, по примеру древних царей и патриархов, нежели развод. Любопытно, что эти слова Лютера совпали с мнением Уолси, который предложил папе, тоже на основании Библии, разрешить Генриху иметь сразу двух жен.
Судьба два раза предоставляла Маргарите случай стать во главе могучих государств, когда бы она несравненно более серьезно и глубоко влияла на все европейские события. Будь Маргарита германской императрицей или английской королевой, история Реформации значительно изменила бы свой характер и, вероятно, число жертв, принесенных за новое вероисповедание, было бы гораздо меньше. Но Маргарите суждено было оказаться государыней не великой европейской державы, а маленького, затерянного в Пиренеях королевства, утесняемого соседней Испанией.
При дворе Франциска находился юный Генрих Фуа д’Альбре, носивший титул короля Наваррского, хотя от всего его королевства у него оставалась лишь незначительная часть, тогда как другая, большая, уже 15 лет находилась во власти Испании.[56] Принадлежа по своему происхождению к родовитому дворянству Южной Франции, Генрих д'Альбре участвовал в последнем Итальянском походе и в битве при Павии. Он был взят в плен и заключен в башню под очень строгий надзор. Карл V намеревался вернуть Генриху свободу только в том случае, если он навсегда откажется от своих прав на Наварру. Но Генриху удалось бежать с помощью беарнского дворянина, барона д'Арроса и одной дамы, которая добилась разрешения посещать узника и принесла ему веревочную лестницу.
Из письма Генриха, короля Наваррского, к кардиналу Уолси (от 3 января 1526 года) известно, что он, Генрих, потихоньку спустился вниз, где его уже ждали готовые к бегству проводники и лошади. Беглецы благополучно добрались до французской границы и несколько дней спустя прибыли в Лион. А в это время в башне… Верный паж короля Наваррского, одинакового с ним роста и возраста, лег в его постель, притворившись спящим; когда в комнату вошел офицер, которому пленник специально был поручен, у него не возникло подозрения, что перед ним лежит Франциск де Рошфор, а не Генрих д’Альбре. Конечно, вскоре обман открылся, но король был уже далеко и вне опасности. К чести испанцев нужно сказать, что ни паж, ни камердинер, участвовавшие в этой истории, не поплатились за свою смелость; напротив, их поздравляли замужество и преданность своему господину, с какими они служили ему.
Генрих вернулся во Францию, прославившийся как храбрый рыцарь, испытавший много всяких приключений и превратностей судьбы: это делало его особенно интересным при дворе. Впрочем, молодой король обладал и более серьезными достоинствами. Карл V в 1539 году так отзывался о нем: «Во Франции я видел только одного мужчину, и этот мужчина – король Наваррский». Действительно, когда Генрих через несколько лет после женитьбы навсегда переселился в свои наследственные владения, он выказал столько деятельной энергии, столько умения в управлении государством, что, например, В. Люро с полным правом написал о нем следующее: «Это был монарх, которому не хватало только обширного королевства, чтобы быть великим королем!» Воспитание при французском дворе придало блеск его природному уму и способностям, смягчило несколько грубоватый, отважный характер, свойственный настоящему горцу- баску.
Вот с этим-то человеком Маргарита Алансонская и вступила во второй брак, несмотря на то что он был моложе ее на 11 лет. Что побудило ее к этому шагу, сказать трудно. Ж. Мишле утверждает, будто Маргарита была выдана замуж против ее воли братом, уступившим желанию своей любовницы герцогини д'Этамп,[57] боявшейся влияния герцогини Алансонской на короля и потому требовавшей ее удаления от двора. Историк пишет:
Маргарита горько рыдала, выходя замуж. Она обрекалась на изгнание, бедность, на то, чтобы быть супругой короля, у которого нет королевства.
Все это вряд ли справедливо. Тем более что у Мишле можно обнаружить и другие неточности: в одном месте, например, сказано, что Маргарита вышла замуж за Жана д'Альбре, но Жан был отцом Генриха.[58] И, насколько нам известно, отношения между Маргаритой и герцогиней д'Этамп были всегда вполне хороши, а по вопросу о протестантах они были даже союзницами, поэтому едва ли будет правильным объяснять замужество Маргариты интригами фаворитки. Кроме того, Маргарита, став королевой Наваррской, проводила все-таки большую часть времени при дворе брата. Она переселилась в свое королевство лишь несколько лет спустя.
Другие биографы Маргариты утверждают, что ее брак с Генрихом был браком по любви и что Франциск согласился на него, лишь уступая склонности своей сестры. Может быть, это и так, но нельзя сказать, чтобы этот брак был создан только личными отношениями Маргариты и Генриха. Несомненно, что он имел за собой серьезные дипломатические соображения и политические выгоды, поскольку для Франции было далеко не безразлично, кого изберет себе в супруги молодой король Наваррский. Несмотря на то, что это королевство было небогато, его географическое положение придавало ему особое значение, сделав яблоком раздора между Францией и Испанией: с XIII века борьба между ними не прекращалась.
Королевство Наваррское в самом начале XVI века располагалось по обе стороны Пиренеев, около Гасконского залива,[59] и разделялось горами на две неравные части. Со стороны Франции находились графство Беарн и так называемая Нижняя (Северная) Наварра; на другой стороне, уже на полуострове, лежала Верхняя (Южная) Наварра, которую в 1512 году захватил Фердинанд Католик, а Карл V не возвращал, несмотря на неоднократные требования Франциска I. По Нуайонскому договору, 13 августа 1516 года, Карл V обязался вернуть Верхнюю Наварру в течение восьми месяцев. В 1521 году Франциск снова заявил свои требования относительно Наварры и с оружием в руках поддерживал их до августа 1522 года. По Мадридскому договору, 14 января 1526 года, Франциск отказался от помощи королю Наварры, но в начале 1527 года, выдавая сестру замуж за него, опять обязался поддерживать справедливые претензии своего зятя. Наконец, по договору в Камбре, 7 июля 1529 года, король снова отказался (в одном из тайных пунктов) от всякой помощи. Возможно, Генрих и Маргарита так никогда и не узнали об этом предательстве.
Свадьба была отпразднована со всей подобающей пышностью в Париже 24 января 1527 года. В брачном контракте (этот документ, датированный 3 января 1527 года, хранится в архивах префектуры города По) герцогине Алансонской, как королевской сестре, присваивался титул «de France».[60] Франциск осыпал новобрачных милостями, щедрыми дарами и еще более щедрыми обещаниями.
Поэты наперерыв воспевали и прославляли Маргариту, суля ей счастье, называя ее десятой музой и четвертой грацией, измышляя красивые легенды относительно ее чудесного происхождения из жемчужины, родившейся в той самой раковине, из которой некогда вышла Венера.
Пророчества и пожелания друзей-поэтов не сбылись: Маргарита и во втором своем браке не нашла счастья. Ее муж, не разделяя серьезных вкусов супруги, скоро вернулся к прежнему образу жизни свободного, бессемейного человека. По-видимому, королева относилась довольно спокойно к многочисленным изменам Генриха – потому ли, что это стало слишком уж привычным в XVI веке, или потому, что Маргарита считала: крупная разница лет до некоторой степени может смягчить вину Генриха; как бы то ни было, но уже через три года после их свадьбы она замечает в одном из писем к маршалу Монморанси, бывшему в то время (в 1530 году) в Испании:
