Каким-то чудом Харлей открыл глаза и мир обрушился на него лавиной света, запахов, звуков.
В центре мира, там, где по мнению Харлея полагается быть солнцу, было бледное, измождённое лицо Пандоры.
Стоило ему разомкнуть обмётанные губы, она приподняла его голову вместе с подушкой и насильно влила в рот несусветную гадость.
Потом вдруг выяснилось, что в пространстве плавают и другие лица. Одно из них, несомненно, принадлежало Бергу. Славному косолапому Бергу. Второе… Сухое и бесстрастное лицо той самой знахарки, из Ламии. Лицо знахарки хмурило брови и жевало губами, изучающе глядя на него, Харлея.
Наконец, губы её разомкнулись и до Харлея донёсся её голос, словно сквозь клочья ваты.
— Жить будет. Самое страшное миновало. Теперь выспится и проснётся, как новенький. Я говорила, птичка, зря ты закормила его своей кровью.
Гарпия огрызнулась, но тут же нашла в себе силы извиниться и поблагодарить.
Харлей не узнал её голоса, впрочем, как и её саму. Она скорее сипела, чем говорила и была похожа на собственную тень с всклокоченными волосами и заострившимся лицом.
— Оставь его, птичка. Ему нужен покой.
— Ей тоже, — глухо пробасил медведь.
— Так выполни уже свою угрозу, мохнатый! Спеленай её, как младенца, чтобы не трепыхалась и уложи, наконец!
— Не надо, — просипели в ответ. — Я сама.
Лицо Пандоры исчезло из поля зрения, а рядом кто-то завозился, устраиваясь поудобнее.
— Отнести её в комнату? — пробасил медведь.
— Самая большая глупость, что ты можешь сделать — это разлучить их сейчас, — покачала головой ведьма. — Их связь на крови — сильнее, чем кровные узы. Сильнее, чем магия Разлома. Сильнее, чем что-либо, что я видела.
— Она отдала рогатому всю свою кровь!
— Это был её выбор. Если бы не отдала, он потерял бы демона.
Странное чувство… Странное и какое-то неправильное. Как будто всё это уже было. Как будто он до сих пор лежит в той непроходимой чаще, в Ламии, а Пандора рядом и не даёт ему уйти.
Может быть, это очередная шутка кого-то наверху? Кого-то с идиотским чувством юмора, впрочем, Харлей подозревал, что это чувство проявляется у жестокого бога (или богини?) только в том, что касается его, Харлея де Вуда. Он читал истории и смотрел голо-фильмы, где время отматывается назад и герою даётся шанс исправить ошибки.
Может, и с ним так же? Только какой он к чёрту, герой?
Но в этот раз он не попадётся в ловушку своего недоверия, не угодит в капкан лютого демонического голода, не обидит её…
Хорошо всё-таки, что их вернули в Ламию.
Только откуда в Ламии взяться медведю?
С этим вопросом мысли Харлея оборвались снова, и он уснул.
На этот раз ему ничего не снилось. Сон был глубоким, и, как положено глубокому сну выздоравливающего, абсолютно чёрным и пустым.
*
В следующий раз Харлей проснулся в одиночестве. Несмотря на то, что тело казалось набитым ватой (границы вернулись!), а мысли носились стайкой неуловимых стрижей, всё же смог пошевелиться, повертеть головой, а потом, скривившись, и вовсе сесть на постели.
Приятный свежий запах щекотал ноздри.
Харлей принюхался: пахло солью, лавандой и чем-то сладким, очень ароматным. К его изумлению, запах исходил от него самого. Впрочем, этому нашлось объяснение: рядом с низкой кроватью, на которой он сидел, нашёлся таз с чистой водой и душистое цветочное мыло с сушёными лепестками. Рядом сложены губки и чистые тряпочки. Кто-то заботился о его теле, в то время, как демон утратил его границы и готов был уйти за Грань.
Стоило подумать о том, кто бы это мог быть, сердце привычно сдавило от нежности, а чувство распирания внизу стало нестерпимым.
Харлей усмехнулся.
— Ну хоть здесь ничего не меняется.
Стоило подумать о белокурой крылатой девочке, голод, рвущий душу изнутри, усилился. Она нужна ему, нужна больше жизни. За последнее время его жизнь стала вдруг так богата на события, причём несовместимые с жизнью события. Настолько несовместимые, что жизнь стала совершенно недорога ему. Он расстался бы с ней без сожаления. Но не с Пандорой. Она слишком хороша и притягательна, чтобы даже подумать о том, чтобы умереть. Нет никаких сомнений, Харлей вернулся сюда только ради неё. К ней.
Шум прибоя, домишки с остроконечными крышами за окном и окрашенный в синий горизонт развеяли сомнения. Ни в какой он не в Ламии, он на Грозовом Перевале. И это не похоже ни на сон, ни на мистический второй шанс. Хотя бы потому, что прежде он не был в этой комнате, а точнее, мансарде, днём, и уж точно, когда он был здесь последний раз, ему не было так погано.
Сквозь свежий бриз ноздри защекотали довольно аппетитные запахи и демон, оглядываясь, обнаружил с другой стороны кровати уставленный снедью круглый столик.
Голод тела тут же дал себя знать урчанием в животе и таким количеством слюны, что впору захлебнуться.
Какое-то время демон просто ел, заглатывал, не жуя, жаркое с дарами моря и какие-то запечённые, правда, подгоревшие овощи.
В залитой солнцем мансарде потемнело.
Сложив серые паруса за спиной, с подоконника спрыгнула хрупкая белокурая фигурка и хмуро пожелала демону приятного аппетита.
Первая реакция — рвануться к ней, сгрести в охапку, впиться в губы и пить, пить, пить её стоны, всхлипывание… Чувствовать её вкус, дышать ей…
Но он замер на полпути, столкнувшись с яростным взглядом зеркальных глаз из-под насупленных бровей. Губы гарпии сжались в одну линию, как морской горизонт, и по упёртым в бока рукам и не скажешь, что она ему рада.
Наверное, всё же стоит начать с разговора… Опять же, вон и окно за её спиной. Выпорхнет и унесётся наперегонки с ветром, не поймаешь!
Не успел Харлей ответить любезностью на любезность и, в свою очередь, справиться о самочувствии Пандоры, а заодно выяснить, каким ветром их сюда занесло, взъерошенный вихрь сам рванулся к нему.
Демон понять ничего не успел, как тёплые дрожащие губы прижались к его губам, всего на пару мгновений, после чего гарпия принялась клевать поцелуями щёки, глаза, нос и рот. Машущие за худенькой спиной серые крылья наполнили мансарду всеми ветрами мира, руки с тонкими изящными пальцами скользили по его телу, гладили, ощупывали, словно лично желали удостовериться, что это действительно он. Живой.
Но только Харлей успел поверить в происходящее, убедиться, что на этот раз это не сон, хрупкая взъерошенная фигурка отстранилась о него, а затем совершенно с неженской силой закатила ему звонкую пощёчину.
Маленькие кулачки застучали по его груди, били в живот, в челюсть, били, конечно не в полную силу (в том, что рука у Пандоры тяжёлая, демон уже имел счастье убедиться), но всё же ощутимо. Одновременно с побоями на Харлея обрушился поток ругани. Грязной, бульварной,
