Вергилия Коулл
Белые волки
Часть 3
Эльза
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
Красно-коричневая глиняная статуэтка святой Огасты размером с ладонь покрылась от времени каким-то зеленоватым налетом и надкололась с одной стороны. Эльза давненько заметила ее в подвале выпавшей из груды коробок и ящиков на пол, но подобрала только теперь. Зимние праздники в честь светлого бога и его святых отмечают в эти дни — нехорошо, если она останется валяться так.
Эльза поставила Огасту на полку в гостиной среди белых восковых свечей в широких подсвечниках, конфет и разноцветных шаров из блестящей бумаги и отошла на пару шагов, чтобы оценить композицию. Святая стояла, вперив нежный взор куда-то в потолок и сложив перед собой руки. Левого глиняного рукава не хватало. Надо бы придумать, чем оттереть ей лицо. Эльза пробовала мокрой тряпочкой — но безуспешно.
Она посмотрела на собственные руки, вскинула их, переплела пальцы в молитвенном жесте, нахмурилась. Непривычно. Ее тело отвыкло от этого жеста. Но совесть не позволила Эльзе оставить Огасту в подвале, значит, ее учили уважать святых. Что же потом в ней изменилось?
Удивительно, на что только способен человеческий разум. Эльза не помнила себя, зато сохранила все умения, которые когда-либо приобрела. Похоже, ей с детства привили желание украшать дом в зимние праздники и рассказали, как это делать, — она ни капли не сомневалась, что поступает правильно. Ее пальцы знали, как обращаться с застежками и пуговицами на одежде, когда по утрам приходилось одеваться. Она готовила, без труда выуживая из закоулков сознания нужные рецепты. Умела читать и писать и помнила школьные уроки. С легкостью могла бы ухаживать за младенцем. И ее руки сами собой потянулись к груди, стоило оказаться перед лицом Огасты.
Но по ощущениям, которые испытывала, занимаясь тем или иным делом, Эльза научилась догадываться, как часто выполняла это в прошлом. Она уже долгое время не обращалась к святым, и ошибки тут быть не может.
Наверно, так повлиял на нее разрыв с Алексом. Говорят, такое происходит от сильного горя или разочарования, а он постоянно твердит, что очень ее обидел. Твердит и не понимает, что от этих слов ей еще страшнее вспоминать. Да и не хочет она вспоминать. А если то, что он сделал, отвернуло ее от светлого бога — тем более не хочет.
В последнее время Эльзу мучили разные образы. Странные, смутные, пугающие. То накатывали, как морская волна на песок, то отступали, оставляя вместо себя белую пелену беспамятства, и от этого ей было тоже страшно и сложно во всем разобраться. Алекс не признавался: не желал влиять на ее мнение и поступать нечестно, заведомо внушая ей оправдание своему поступку, хотел, чтобы сама все вспомнила. И она ему тоже про образы не говорила.
Мужчина в белом парадном костюме скупо, по-отечески касается ее губами у алтаря.
Мужчина наотмашь бьет ее по лицу, боль такая, что сводит зубы и звенит в ушах.
Мужчина смеется ей в глаза, и от этого смеха становится жутко.
Мужчина целует ее в лодке, скользящей по черному граниту неподвижной реки.
Мужчина прижимает ее к стене, выкручивает руки и вонзает зубы в них.
Мужчина стискивает ее запястья, а между его пальцев струится кровь.
Мужчина бьет…
Мужчина целует…
Иногда у всех них было лицо Алекса, порой они являлись Эльзе вовсе без лиц. Как разобраться, кто есть кто? Что, если Алекс — тот, кто ее бьет? А что, если все же тот, кто целует?
Эльза решительнее стиснула руки и посмотрела на Огасту. Что ж, она отвыкла… но можно попробовать все вернуть.
— Пожалуйста, — прошептала она, будто наполняя себя изнутри невероятной силой самого заветного желания, — не возвращай мне память. Я не хочу вспоминать свое прошлое. Только дочь, чтобы спасти ее. Наверно, я прошу слишком многого, да? Но даже если Алекс, и правда, что-то сделал… я не хочу этого помнить. Только дочь. Что плохого в том, чтобы не желать страдать вечно? Что плохого в том, чтобы просто быть счастливой? Я никогда больше ничего не попрошу. Только это. Пожалуйста.
Огаста молча смотрела вдаль. Они всегда молчат… как же понять, что просьба услышана?
Пока святая размышляет над ответом, надо разложить свои догадки по полочкам, поставила себе задачу Эльза. Приглядеться к Алексу и решить для себя раз и навсегда, какой из образов ему подходит больше. Тем временем, глядишь, и Огаста поможет.
Она присматривалась к Алексу, встречая вечерами на пороге, когда тот возвращался с работы. Приходил поздно — выслеживал ведьму, которая могла бы привести их к похитителю дочери. По выражению лица Эльза сразу понимала, что очередной день прошел впустую: хитрая гадина не дает зацепок, не позволяет себя ни на чем подловить. Но даже раздраженный и злой, Алекс менялся, стоило ей подойти и обнять его. Прижимал Эльзу одной рукой, весь пропахший табаком и морозом зимних улиц, целовал в макушку, едва касаясь губами волос, шептал:
— Опять соскучилась тут одна, моя девочка?
Щетина у него быстро росла, и подбородок к вечеру становился совсем колючим, но Эльзе нравилось, как Алекс ее к себе прижимает. Хорошо с ним становилось и спокойно, и сам он оттаивал рядом с ней и забывал о плохом настроении. Обычно они не могли так сразу оторваться друг от друга, долго целовались в прихожей, как подростки, как влюбленные на этапе только зарождающихся чувств, и это нравилось Эльзе тоже.
Мог ли Алекс быть тем, кто ее бил?
И заниматься с ним любовью ей нравилось. Привязка, которой они больше не сопротивлялись, превращала их физическое единение в настоящее блаженство. Казалось, не только тело поет от жарких ласк — душа тоже. Эльза ощущала себя полноценной, когда Алекс был в ней, забывала о своих страхах и горестях, и тоска становилась глуше, и плохие мысли улетучивались из головы. Как наркотик, как сонное зелье, дарующее счастье и забвение — вот чем для нее являлась его любовь.
Стоило им вместе лечь в постель, и каким бы трудным ни выдался день, какой бы ранний подъем ни ожидал утром, большая ладонь Алекса уже накрывала ей грудь, бедра прижимались к ее бедрам. Иногда он лениво двигался в ней, иногда брал страстно. Эльза перестала стесняться своих порывов и, бывало, среди ночи сама возбуждала и седлала его. Нет ничего неправильного для взаимно связанной пары.
— Давай попробуем так, как раньше, — однажды прошептала она бездумно, — когда Ива только родилась, помнишь?
Приятные ощущения в теле будили сладкие воспоминания: нежный мужчина, кончики пальцев порхают, как бабочки, по ее груди и между ног, и ее язык тоже ласкает его. Но Алекса словно отбросило от нее. Он вскочил с постели и ушел, а когда она,
