— Да они меня не примут, — отмахнулся Кристоф. — Я ж для них сахарный.
— Сахерный, — она привстала на цыпочки и чмокнула его в губы.
— Что?
— Не "сахарный" надобно говорить, а "сахерный". Повтори.
Ласка проговорила это таким же менторским тоном, каким сам Крис обычно поучал ее, исправляя речь, и они рассмеялись.
— Хорошо, сахерный, — он вернул ей поцелуй. — Сахерный лаэрд, довольна?
Она опустила ресницы — ни дать ни взять лиса — провела пальчиком по его плечу и кивнула:
— Я поговорю с Рыбой. Он попросит, чтобы старейшины выслушали тебя.
Конечно, разговор вышел просто шуткой, им нравилось так играть: Ласка называла себя лаэрдой, а Крис притворялся, что считает своим ее мир. В глубине души ему больше нравилась площадь трех рынков, где монеты работали правильно, чем скучные кабинеты отцовского парламента, где вместо денег царила более значимая валюта — "репутация", законы управления которой он еще не постиг. Но Крис все же помнил, что для него переход в мир Ласки — лишь игра, возможность перевоплотиться в фантазиях, как он тысячи раз перевоплощался в тэра, или наемника, или капитана, мечтая о Диких землях. Слияние — что в этом плохого? Это же не столкновение.
Но прошли дни, и тема снова всплыла в беседе сама собой.
— У тебя такие гибкие пальцы, — как-то сказала Ласка, разглядывая его руку. — Прямо завидки хватают.
— Пальцы как пальцы, — фыркнул Крис. — Вот эти два вообще были сломаны. Играли с братом как-то раз.
Но Ласка не поверила ему.
— Ежели палец сломать, то он потом уже не фунциклирует как надобно. А у тебя все фунциклирует.
— Это потому что волчья натура все излечивает, — пояснил он, — никаких следов не остается.
— Везет тебе, — она вздохнула, — я вот свои руки постоянно поломати боюся. Тады работу придется бросать и в нонны идти. А я ж не давалка. Я — честныя свободныя женщина.
— Да, — со смехом согласился Крис, — надо было волкам жить под землей, а свободному народу ходить в лаэрдах. Какая несправедливость.
— А давай попробуем? — вдруг загорелась Ласка.
— Попробуем что? — не понял он.
— Ну пальцы эти твои проверим. Поработаем в паре. Я тебя всему научу, — она закивала с таким энтузиазмом, что рыжие локоны испуганными зайцами запрыгали по плечам. — Сначала на приманку попробуем. Приманкой будешь ты. Лицо у тебя в самый раз, благородныя, а ежели надуешься, как обосраный, так вообще за канцлерова сына сойдешь. А потом поменяемся. А наворованное пополам поделим.
— Да не нужно мне наворованное, — пожал он плечами, — я и так могу купить все, что пожелаю.
— А-а-а, — с хитрой улыбкой погрозила пальцем Ласка, — а вот ты попробуй, купи пирожное на свои деньги и на наворованные, что вкуснее будет?
Крис почесал в затылке.
— Если это одинаковые пирожные, то и вкус будет одинаковый.
— А вот и нет, — она щелкнула его по носу и ловко увернулась от ответного щелчка. — А вот и узнаешь, только когда попробуешь.
В такую игру они еще не играли, и Крис сдался, предоставив Ласке полную свободу его учить. Оказалось, что благородное лицо и впрямь служит надежным прикрытием от любых подозрений. Если в толпе раздавался крик "обокрали", никто не думал плохо про богатого лаэрда, спешащего покинуть это место, все смотрели на ближайшего мальчишку или девчонку сомнительного вида, даже если те никуда не собирались бежать.
Особенное влияние внешность Кристофа оказывала на женский пол. Состоятельные и не очень девицы, прогуливающиеся по торговой галерее и со скукой выбирающие, на чтобы потратить папенькины деньги, реагировали точно так же, как замужние майстры, заглянувшие, чтобы немного опустошить супружеский кошелек. Он замечал ту или другую у прилавка с тканями или предметами домашней утвари, подходил, невзначай улыбался, задумчиво трогал тонкий шелк или край керамической посуды, а потом вскользь замечал, что этот цвет прекрасно подошел бы к ее лицу, или что эта ваза отлично вписалась бы в интерьер.
Девицы, как правило, краснели и стреляли глазками, матроны плотоядно раздевали молодого лаэрда взглядом. Ласка самозабвенно шарила в сумках и тех, и других, закатывая глаза от удовольствия. Она испарялась раньше, чем обнаруживалась пропажа, ну а благородный лаэрд… он неторопливо уходил в другую сторону.
С первой же добычи они накупили гору пирожных, пробрались под покровом ночи на чью-то парусную яхту, оставленную без присмотра в дальнем конце причала, объедались сладким и занимались любовью. В мини-баре, обнаруженном в каюте, нашлось хорошее вино, и настроение стало совсем праздничным.
— Ну как? Вку-у-усно? — торжествуя, смеялась Ласка, запихивая кусочек воздушного теста Кристофу в рот.
Было действительно вкусно как-то по-другому, ни в одной кондитерской он еще не испытывал такой эйфории от съеденного. Возможно, весь секрет заключался в приправе: голая Ласка, сама до ушей перемазанная в заварном креме и крошках безе, прижималась к нему, закинув одну ногу на бедро, чтобы ему было удобнее соединяться с ней.
— А как они на тебя смотрели, эти курицы недощипанные, — проворковала она, глядя на Криса лучистыми голубыми глазами, — знаешь, как это было приятно?
— Почему? — он размазал по ее плечу фруктовое желе и принялся слизывать.
— М-м-м… — Ласка на миг отвлеклась, отвечая на его легкие толчки движением своих бедер, — потому что ты мой. Это я тебя всему научила. Я раскрыла твой этот… импотенциал. И не ржи надо мной, — она возмущенно стукнула Криса кулачком, когда тот расхохотался, но потом и сама заулыбалась. — Может, я и не шибко умная, институтов не кончала, но ты все равно мой. А даже если ты чрезчур благородный, чтоб это признать, то вот твой благородный хрен всегда рад меня видеть.
Она перевернулась, оказавшись на нем сверху, и гордо выпятила грудь. На плече красовались остатки желе, живот был перемазан кремом, ладошки липкие, как и засахарившиеся кончики волос. Крис откинулся назад и неторопливо отпил вина прямо из горла, смакуя не виноградный букет, а зрелище своей рыжей фурии. Отставил бутылку, поднял руки, накрывая лакомые молочно-белые полушария, слегка присыпанные сверху золотистыми веснушками.
— Мой благородный хрен от лица всех членов парламента выдвигает тебе ноту протеста. Мы с ним считаем, что это ты — моя.
— Чего он там выдвигает? Не надо мне других членов, я ж не давалка, — не поняла Ласка, которой, в отличие от Криса, не доводилось сиживать в парламентских кабинетах и слушать умные речи. Она даже поерзала, прислушиваясь к ощущениям внутри себя, а затем вполне предсказуемо поддалась на провокацию: — Я не твоя, я своя собственная. Я — свободныя… ой.
Яхта была небольшой, каюта — еще более маленькой, а рыжая девчонка — как всегда ненасытной, и они меняли позы с десяток раз,
