— Или?
— Или не стоит. — Он задохнулся, совсем теряя волю. — Если оно настоящее. Если оно существует. Если оно там — под нами, под Шарту. Если мы с братом получили это видение потому, что оно уже тогда шло сюда. И если оно теперь просочилось сквозь землю, вместе с магмой вышло на поверхность. Если оно убивает, делает людей жуткими трупами. Разве разумно к нему подходить?
— Но ты ведь не уверен.
— Не уверен. Я слишком напуган. Мы должны срочно рассказать Иваре. Эта вещь, возможно, смертельно опасна для людей. Да и, в конце концов, этот вопрос уже стал геологическим. А Ивара специалист в геологии.
— Но если ты не уверен, значит, прежде, чем мы расскажем, мы сами должны увидеть все ясно. Разве не так?
— Так, — неохотно подтвердил Хинта.
— Побудь с братом. А я схожу, гляну ближе.
— Ну нет, — выдавил Хинта, — если уж мы туда пойдем, то вместе.
— А Ашайта?
— Он просто посидит на Иджи следующие пять минут. Ничего с ним не случится.
— Ладно. Идем вместе.
Пару минут Хинта потратил, чтобы объяснить Ашайте, что тот должен просто оставаться на ослике — сидеть, не паниковать и ждать. Младший запереживал, но немного успокоился, когда брат пообещал ему, что скоро они пойдут обратно к Фирхайфу и там будет вкусный ужин со сладостями.
— Не выключай его из канала связи, — сказал Тави.
— Не буду. Ашайта, ты будешь нас слышать.
— …Со.
Они пошли. Лавовый пласт тихо пел под их легкими шагами; ветер играл в прозрачных руинах куполов, поднимая в воздух маленькие смерчи пепельно-серой пыли, срывая последние черные листья с ветвей погибших растений; сверху так же, как и в любой погожий день, светило солнце. А Хинту от страха бил озноб. И все же он мог это выдержать — близость Тави спасала его, работая как щит, придавая сил. Но чем ближе они подходили, тем хуже им становилось. Что-то неясное, пугающее странной тяжестью проникало им внутрь, ставило на их разум свою теневую печать, манило и в то же время отталкивало. И когда две эти силы уравновесились в душе Хинты, он почувствовал себя отвратительно свободным. Он знал, что может повернуть назад — и броситься бежать от ужаса. Он знал, что может пойти до конца — и тогда его затянет в ужас. Именно в этот момент Тави нашел в себе силы заговорить.
— Здесь. Мы остановимся примерно здесь. Не будем подходить к нему ближе.
Хинта сжал его руку, и они замедлили шаг; а потом, завороженные тягостным присутствием, начали огибать эпицентр тяжести по дуге. Хинта подумал, что все это похоже на странную астрономическую игру: он и Тави — две планеты, вращающиеся друг вокруг друга, но своей верной парой они летят вокруг центра куда большей гравитации — черной дыры. Им приходилось лавировать среди руин; иногда они совсем теряли свою цель из виду. Казалось, Тави придерживается какого-то плана — он предпочитал отойти подальше, а потом вернуться на их орбиту, на их правильную дугу. Они двигались таким образом, пока не нашли место, откуда открывался наилучший вид на разлом — сквозь расколотую стену чьей-то очень большой и совершенно разрушенной теплицы. И Хинта навсегда запомнил сцену, открывшуюся их глазам.
Это были не химикаты. Сквозь лавовую кору прорезалась длинная, сложно изогнутая пурпурная жила. По ней текли волны пульсирующего света — казалось, она поет песню, но без звуков и слов. И с каждой вспышкой, с каждым аккордом этой песни над пурпурной жилой поднимались крошечные фиолетовые светлячки — как искры над огнем, как дождь, идущий снизу вверх. Теряясь в солнечных лучах, эти точки улетали вдаль по ветру, вместе с пеплом убитой жизни. А у самой жилы, будто придавленный незримым весом, скорчился человек. Хинта узнал его по скафандру. Это был Путати Дудва, обычный мужчина-семьянин из Шарту, некогда владевший шестью большими теплицами. Атипа покупал у него семена. Рука Путати была выпростана вперед и касалась края жилы. Какая-то путаница светлых линий тянулась по ней вверх и обхватывала его за основание шлема — за горло. Хинта не мог видеть его глаз, но знал, что они тоже мерцают этим жутким светом — в такт жиле, в такт танцующим спорам беды, которые та рассеивает по воздуху.
— Надо убираться… — заплетающимся языком произнес Хинта, — … пока ветер не в нашу сторону.
— Да, — согласился Тави, и они попятились назад, не в силах повернуться спиной к червоточине. Они отступали, пока та не скрылась из виду, а потом бросились бегом и бежали до самых теплиц семьи Фойта, где, сидя на Иджи, их ждал Ашайта.
_____Не прошло и четверти часа, как около разрушенного города теплиц появились Ивара и Фирхайф: испуганные голоса ребят заставили их поспешить. Хинте не пришлось заново преодолевать свой страх — на этот раз он остался с братом, а Тави поработал проводником и довел старших до теплицы, из которой на разлом открывался наилучший вид. Хинта слушал в динамиках своего шлема их тяжелое дыхание.
— Это оно, — произнес Фирхайф. — Это оно. Я помню его. И раз оно здесь, я точно должен рассказать. Я расскажу все, Ивара, мальчики. И даже покажу. Я отдам вам вещь. Потому что теперь, когда оно здесь, нет больше смысла хранить тайны. Я… — Хинта никогда не слышал его таким — разве что в своих кошмарах Фирхайф говорил столь же сбивчиво и испуганно.
— Так Вы видели это? — спросил Ивара.
— Пойдемте назад, — жалобно попросил Тави, и они больше не разговаривали, пока не вернулись к теплицам семьи Фойта. Там Фирхайф обессиленно присел на борт одной из оплавленных бочек.
— Сколько у нас времени? — спросил он.
— Не знаю, — ответил Ивара. — Я, увы, не очень хорошо представляю, что это такое перед нами. У меня есть лишь одна ассоциация, и она не помогает, только еще больше тревожит. Есть один источник, где день Великой Катастрофы описывается как «удар пурпурной смерти». Якобы метеориты, поразившие Землю, несли некую «пурпурную смерть» у себя внутри. Я должен уточнить. Я слишком много должен уточнить. А пока меры предосторожности должны быть такими же, как если бы здесь происходила любая другая природная или техногенная катастрофа высшей категории опасности. Надо будет оцепить эту зону, чтобы не было новых жертв.
— Я об этом тоже
