— В мой дом. Надеюсь, со временем вам присвоят статус беженцев. Но это не так просто. И если вы не хотите проводить дни в лагере ожидания, то вам придется держаться вместе со мной. У вас нет документов. Вас двоих, скорее всего, нет в базах данных Литтаплампа. Вас не примет ни одна гостиница. Все, что я могу предложить, это собственное гостеприимство. Обещаю, у меня вам будет хорошо.
— Спасибо, — сказал Тави. Лива кивнул.
Водителя у машины не было — ею управлял компьютер. Медики, которые помогали мальчикам в шлюзе, перешли в задний отсек; Лива, Тави и Хинта остались наедине, в роскошном переднем отсеке. Дорога мчалась им навстречу. За окнами промелькнули индустриальные районы и снова раскинулись поля фрата. Хинта никак не мог привыкнуть к красным шляпкам треупсов.
— Мое имя Тави Руварта, — представился Тави. — А Ваше имя, пта, я, как ни странно, знаю давно. Я родился в Литтаплампе. Моя мать — агроном. Шесть лет назад мы переехали в Шарту. Мама привезла с собой Ваши книги.
— Идеалистка? Хотела помогать в провинции?
— Нет. Кажется, ей было что скрывать.
— Шесть лет назад…
— Да. В тот же год, когда Ивара потерял трех своих самых близких друзей.
Взрослый внимательно посмотрел на мальчика.
— Я почти не помню Литтапламп, — добавил Тави.
— А меня зовут Хинта Фойта, — представился Хинта. — Не знаю, что про себя сказать. Мои родители — необразованные фермеры.
— Располагайтесь, вы же устали, — без нажима пригласил Лива. Хинта и Тави опустились в свободные кресла. Хинта вдруг вспомнил, как омар отрывал Круне руку. Это было как наваждение: кровь, крик, тьма, огонь. На мгновение он словно выпал из реальности. А потом вокруг снова была тишина, и бегущая дорога. На горизонте синими глыбами вставали купола Литтаплампа.
— Ты весь дрожишь, — глядя на Хинту, сказал Лива.
— Я в порядке. — Хинта отодвинулся назад, проваливаясь в глубину мягкого, теплого кресла. Тави сделал похожее движение, подтянул к себе босые ноги, обнял колени. Сверток с Аджелика Рахна он положил на широкий пушистый подлокотник.
— Ну, вот мы и познакомились.
— Нет, это неправда, — возразил Хинта. Повисла пауза. Тави обернулся к другу, но ничего не сказал. — Мы не знаем Вас, пта. Мы знаем имя, но не понимаем, кто Вы такой. Я этого точно не понимаю. Хотя понимаю, что мы в Вашей власти, и что мое сомнение здесь уже может не иметь никакого значения.
Лива опустил взгляд.
— Если бы в твоих словах был вопрос, я бы попытался найти ответ. Если бы в твоих словах было ясное обвинение, я бы попробовал оправдаться. Но ведь я тоже не знаю, что ты обо мне думаешь. И не знаю, что тебе сказать. — Казалось, он ищет какую-то важную вещь, мысль, какую-то точку отсчета. — Я изучаю растения. В этом весь я. Я человек дела, человек работы, но не такой, как Квандра. Я люблю покой и одиночество. Я ученый, но не такой, как Ивара. Я узкий специалист. С детства и до сих пор я провожу по шесть часов в сутки в моих теплицах. Что я там делаю? Я убиваю водоросли тендра-газом. День за днем. И так до тех пор, пока не найду такую форму, которая выстоит против яда. Ивара сказал, вы видели смерть. Я тоже. Но смерть людей я видел очень редко. Все свое время я наблюдаю за вымиранием видов, за угасанием дыхания жизни, за гибелью планеты. Я проводил в последний путь несметное количество крошечных одушевленных частиц. И я оплакивал их, почитал их, прощался с ними. Я мортейра умирающих биоценозов.
Хинта почувствовал, что все это правда. Ему стало стыдно. Но остановиться он уже не мог.
— Извините, Лива, но я не понимаю нескольких вещей. Ивара рассказывал нам про Дадра. Он сказал, что Вы выбрали сторону Квандры, когда распался ваш закрытый клуб. Почему?
Лива вздрогнул, почти отшатнулся.
— Зачем? Зачем он говорил вам об этих вещах, об этой трагедии?
— А он не должен был?
— Он… — Лива закрыл глаза.
— Он был совсем один, — подал голос Тави, — и рассказал не все, а лишь самые общие вещи. И он сделал это тогда, когда думал, что мы все умрем.
— Да. — Лива тяжело вздохнул. — Я сейчас все объясню.
Он ненадолго умолк. Его лицо теперь выглядело очень бледным, а свои большие, не по-аристократическому натруженные руки он крепко стиснул на подлокотниках кресла.
— Мы дали клятву. Клятву, что будем молчать. Мы дали ее, когда создали Джада Ра. И потом никто не нарушал ее без согласия других — даже тогда, когда клуб распался. Никто, кроме Вевы, написавшего предсмертную записку. Ну и потом Ивара был несколько раз на грани, когда начинал вести информационную войну против своего брата. Но…
— Он не думал, что мы когда-либо пересечем Экватор. Он думал, все останется между нами.
— Что он рассказал?
— Как ответить в двух словах? Чем измерить объем выданных тайн? Я не знаю. Но Вы это поймете, если мы продолжим говорить друг с другом.
— Просто я запутался. Теперь я уже совсем не знаю, кем считать вас двоих. Неужели он сделал вас участниками Джада Ра? Неужели он осмелился воскресить все это там, по ту сторону Стены, нашел себе новых спутников? Это неправильно. И жестоко. По отношению ко всем. Особенно по отношению к нему самому. Зря он так поступил.
— Жестоко предавать любимых, заживо кромсать людей на части, осквернять мертвецов, — сказал Тави. — Я видел, как делают все это. Ивара не такой.
В эту минуту Хинта ощутил в своем друге что-то почти демоническое. Теперь он понял: эта ночь вызвала в душе Тави такую же ярость, как и в его собственной. Но Хинта свою ярость направил против Круны, а потом против всего мира — и тогда его ярость иссякла. А Тави, как всегда, жил мыслями, и его ярость все еще кипела в нем, превращаясь в новое знание, в странную силу.
— Да, Ивара не такой. — Лива опять внимательно смотрел на Тави. — Но и жестокость бывает очень разная. Бывает жестокость простая, а бывает сложная. Бывает намеренная, а бывает случайная. Я не виню Ивару ни в чем. Он один из лучших людей, которых я знаю.
— Тогда почему во время раскола Джада Ра… — начал Хинта.
— Потому что я изучаю растения, —
