— С Квандрой?
— С Квандрой. Квандре был нужен агроном. И спасибо ему за это: хотя сейчас я не могу назвать его ни другом, ни даже единомышленником, но он дал мне работу на годы. Когда распался наш клуб, казалось, что погибло, зачахло само наше дело. Мы все тогда вели себя некрасиво, а Ивара и Квандра держались так, словно они настоящие враги. Мне было тяжело, очень тяжело выбирать сторону. Любой выбор был похож на предательство. Когда я озвучил решение, эти четверо — Амика, Ивара, Кири и Эдра — они смотрели сквозь меня, словно я исчез. Признаюсь, я обиделся на них. И несколько раз вел себя трусливо. Потом мне было стыдно. Но я не был против них. Я не выбирал людей. Я выбирал только род занятий.
— И вы делаете фрат, чтобы «Джиликон Сомос» получала из него энергию. Богатые богатеют. Бедные беднеют. Экватор разрушается. В ойкумене войны. Неужели все это шаги к спасению?
Лива вдруг улыбнулся — его печальное лицо стало настолько веселым, насколько это вообще было для него возможно.
— О нет. Энергию можно получать из десятков иных источников. Солнце, ветер, вода, вулканы, ядерный распад — она повсюду. Фрат — один из наиболее многоэтапных, трудоемких способов ее добычи. Но фрат это не только биотопливо. Это биомасса. Он был изобретен не затем, чтобы люди топили им печи. Он был создан, чтобы на Земле снова зазеленели поля. И с каждым годом я делаю его все лучше. Уже есть съедобный фрат. А однажды, возможно, появится фрат, который начнет очищать атмосферу от тендра-газа. Посмотри вокруг. Живой мир расстилается от горизонта до горизонта. Это технология биологической рекреации планеты. Она работает плохо, но она работает. А биотопливо — просто предлог, мотив, чтобы заставить человечество создавать вокруг своих поселений огромные плантации жизни. Задолго до меня, задолго до «Джиликон Сомос» ученые пытались действовать иначе, убеждали правителей и богачей сажать растения, разводить в воде экстремофилы. Все это закончилось ничем. А мои поля процветают. И я рад этому, хотя мне редко нравится, как правит моя корпорация.
Хинта потрясенно молчал. Он ожидал отпора, борьбы, конфликта. Он все не так себе представлял. Ему казалось, что «Джиликон Сомос» возглавляют люди, похожие на Джифоя, но еще более отвратительные — уроды, толстяки, белоручки, манипуляторы. Он хотел услышать циничный ответ, жаждал, чтобы ему рассмеялись в лицо, оскорбили, назвали нищим подонком, деревенщиной. И тогда он в свою очередь начал бы гордое, бессмысленное сопротивление. Но Лива никем не притворялся, ни о чем не пытался лгать. Он мог быть и грустным, и веселым. Он по-настоящему напоминал Ивару. Он любил свое дело. И он, должно быть, был в своем деле гением. Но главное, он говорил на том же языке, о тех же вещах; он заявлял, что тоже спасает планету. И у него получалось.
Хинта вдруг вспомнил Эрнику — мать Тави. Эта женщина никогда не смотрела на поля фрата с такой гордостью. Она что-то умела, что-то делала, но ее работа всегда оставалась просто работой. Лива Огафта не делал пустой работы. Он творил, переживал. Эта зеленая губка была для него ценной, как ребенок для родителя, как творение для художника.
— Ты меня понимаешь? — спросил Лива.
— Но почему не рассказать об этом людям? — взорвался Хинта. — Вас же все ненавидят! Там, за Стеной, и здесь. Все думают, что единственная цель корпораций — это нажива. Мой отец верил в теорию заговора. И не он один. Что «Джиликон Сомос» копит топливо, чтобы пережить новый ледниковый период. Чтобы избавиться от всех бедняков, чтобы осталась только элита.
— Это отчасти правда.
— Что?
— Корпорация производит больше топлива, чем может продать. Существуют огромные резервуары с сотнями тысяч тонн горючего: ресурс, который однажды может быть обращен во благо, а может — во зло. У Квандры есть амбициозный проект по реализации всего этого топлива. При этом я думаю, что его затея обернется катастрофой.
— Какой проект?
— Я не могу сказать, потому что подписал документы о неразглашении. И у меня сейчас нет полной уверенности, что вы двое сможете и станете хранить мои тайны. Я попытаюсь вас защитить, но очень сложно просчитать, как все повернется в ближайшие дни. Так что мне очень жаль, что я вынужден молчать. Это создает неравновесие между нами, а я очень хочу, чтобы вы мне рассказали обо всем, что знаете. Но я пытаюсь объяснить, почему знающие люди молчат об истинном предназначении фрата. Дело в том, что литская ойкумена обладает гипертрофированной системой самоуправления. Нам не пошло на пользу то, что мы наследники Лимпы. Наши предки создали столько социальных философий, что от этого можно сойти с ума. Сейчас в Литтаплампе заседают сразу шесть законодательных гумпраймов. Когда-то их все создали, чтобы они уравновешивали друг друга, но теперь они все поражены коррупцией и мешают прогрессу. А еще есть исполнительная власть, которая тоже нечистоплотна. Литтапламп прогнил до основания. И возвращение Ивары — это бомба, сброшенная в жерло старого спящего вулкана-злодея.
— Я Вас понимаю, — сказал Тави, — понимаю, в каком сложном Вы сейчас положении. И боюсь, это положение станет еще сложнее, когда мы начнем рассказывать. Но сейчас у меня тоже есть вопрос. Не такой, как те, что задавал Хинта. Личный.
— Я отвечу.
— Вы ведь связаны с Иварой чем-то еще? Я не могу понять, чем, но чем-то важным. Почему именно Вы нас встретили? И кто это — Инка?
— Инка? Ивара рассказывал и о ней тоже? Вы, должно быть, очень долго и откровенно общались.
— Нет. Я услышал это имя около поезда. Вы сами его назвали. Я даже не знал, что это женщина. Она имеет значение? Почему она должна знать, что он нашел своих мертвых друзей?
— Она моя жена. Вы познакомитесь, когда мы приедем. И она сестра Амики. Урожденная Инка Нойф, теперь Инка Огафта. Она много потеряла. Не только брата.
— Извините.
— Нет, это был хороший вопрос. Мы связаны многим. А для меня это еще и семейное дело. Я был единственным из Джада Ра, кто… Ладно, не важно. Иногда мы просто отдыхали вчетвером — еще очень молодые. Тогда я был
