— Простите, миледи. Не надо было мне так ругаться. Но очень уж она меня разозлила, эта растяпа!
— Угу, — я посмотрела на нее еще задумчивее. Может и правда лучше отправить их куда-нибудь ночевать? В другой шатер. И провести эту последнюю ночь одной. Одной.
Но Эдит поняла мой взгляд по-своему.
— Вот совсем не хотела про покойников к ночи, — она прижала веник к груди. — Хотите, позову отца Стефана, чтобы прочел молитву против злых духов?
— Нет, не хочу, — сказала я, повернувшись к ней спиной.
Мне и в самом деле не хотелось видеть еще и священника, чтобы он воскурил здесь тяжелые благовония — мне и так было тяжело дышать.
— Хорошо, тогда отдыхайте, — произнесла с облегчением Эдит.
В эту ночь мне спалось очень неспокойно, и к утру я с отчаяния подумала испробовать травяное снадобье, что подарил мне Донован. Мне снилось одно и то же — я лежу в широкой постели, наряженная в белоснежную кружевную рубашку, жду мужа, который вот-вот появится, чтобы окончательно закрепить наш брачный союз. Полог приподнимается, но я никого не вижу — комната, освещенная свечами, пуста. Но свечи гаснут, и в неровном свете луны я вижу, как по шелковым простыням ко мне тянется волосатая когтистая лапа.
Я вскрикивала и просыпалась. Но мой крик, очевидно, был только во сне, потому что служанки продолжали сладко посапывать на своих постелях — все три, потому что Хайди тоже была допущена на ночлег.
Утром я чувствовала себя отвратительно, и отказалась есть, потому что не было аппетита. Дожидаясь, пока караван двинется, я ходила вокруг кареты, раздвигая полосы тумана, как серые газовые занавеси. В Санлисе в это время еще не было туманов, но в Баллиштейне уже вовсю ощущалось приближение осени. Рыцари грузили дорожные тюки, заливали кострище, и позевывали, лениво переговариваясь.
Я увидела сэра Эдейла и Эрика — они шептались поодаль, сблизив головы. Разговор шел обо мне, я поняла это, когда Эрик подошел, неловко кланяясь, а сэр Эдейл приблизился на пару шагов, чтобы нас слышать, но отвернулся, сделав вид, что его занимает что-то совсем другое.
— Вы не завтракали, миледи? — Эрик откинул со лба прядь волос — они влажно вились, напитавшись туманом.
— Это причина для беспокойства? — спросила я резче, чем хотела.
— Совсем нет… То есть да… — юноша смешался.
Плечи сэра Эдейла закаменели — судя по всему, он ждал моего ответа, но не пожелал сам справиться о моем здоровье — подослал Эрика. Это взбесило меня, и я сказала громко и четко:
— Если сэру Эдейлу так интересно, почему я не завтракала, мог бы спросить открыто. Не надо меня бояться, я не кусаюсь!
Он резко обернулся, и на мгновение наши глаза встретились. Он был зол, об этом можно было догадаться по его лицу, и я сладко улыбнулась, довольная, что смогла его разозлить — такого правильного, такого блюстителя клятв верности, что решил сам казнить нарушителей.
— Да, добрый сэр, — нанесла я последний удар, — надо быть смелее, а не прятаться трусливо за чужими спинами.
Я ждала, что сейчас он бросится доказывать, что не трус — распалится, выйдет из себя, и была готова принять этот бой. Мне страшно хотелось сделать больно именно ему, и именно сейчас. Но строгий окрик сэра Раскела остановил рыцаря, который уже направлялся к карете.
— Рэндел! — голос Раскела походил на воронье карканье. — Подойди!
Сэр Эдейл бросил на меня темный взгляд и пошел к сэру Раскелу. Тот взял его за плечо и увел, даже не посмотрев в мою сторону.
— Зачем вы так? — упрекнул меня Эрик. — Рэндел не трус.
— Конечно, нет, — подхватила я. Теперь, когда мой главный противник исчез, на растерзание мне оставался только сэр Годвинсон. — Он ведь вас ударил, — продолжала я, — глаз подбил. А для этого нужна особая смелость!
— Простите, — еле выговорил юноша и побрел прочь.
На секунду мне стало совестно, но потом я встряхнула головой и забралась в карету, захлопнув дверцу и задвинув ставень на каретном окошке, чтобы оказаться в полной темноте.
Глава 11.
Комната для королевы
Замок Флёр был под стать окружающей его местности. Неприступные стены из темно-серого камня кое-где обвивал плющ — тонкий, чахлый, избиваемый ветрами. Вода во рву вокруг замка была серой и из нее торчали сухие рыжие стрелки камыша, а башни с острыми шпилями, окрашенные в темно-зеленый цвет, напоминали вековые ели. Название замка оправдывали только флюгеры, сделанные в виде цветов. Ничего похожего на белые башни и красные черепичные крыши, которые я себе воображала. Я нашла, что это — самое хмурое, печальное и неуютное место в мире.
Правда, внутреннее убранство замка порадовало чистотой и ухоженностью, а обстановка была по-королевски роскошной. Всюду лежали мягко выделанные шкуры, пол в зале устилали восточные ковры, которые стоили баснословных денег. Окна занавешивались портьерами, предохранявшими от холода, в каминах из белого камня жарко полыхал огонь. Во всем чувствовалась женская рука — даже в огромном кресле в огромном зале, через который мы проходили, лежала подушечка, расшитая золотом — как раз такого размера, чтобы удобно было сунуть под локоть. Не было сомнений, что это кресло принадлежало хозяину замка, королю. На резьбе, окаймлявшей спинку, была изображена корона с пятью зубцами. Интересно, кто это так заботится о хозяине замка? И где сам хозяин?..
Раскел повел меня в мою комнату, и мне показалось странным, что этого не сделала камеристка. Нам пришлось преодолеть витую лестницу, ведущую под самую крышу, потом — пройти длинный коридор, скупо освещенный масляными лампами…
На стенах висели портреты — одни старинные, потускневшие, другие — поновее, краски на них были ярче. Я невольно остановилась возле самого крайнего, и сэр Раскел остановился тоже. На картине был изображен молодой мужчина, одетый в черный бархат. На фоне черного камзола особенно ярко выделялись светло-русые длинные волосы, расчесанные на прямой пробор. Черты лица у него были приятными и очень гармоничными, и чем-то напоминали черты Рэндела, но без его мрачности. Небольшая бородка придавала мужчине на портрете очень светский и пикантный вид, а глаза были смешливо прищурены. Но внимание мое сначала привлек не мужчина на портрете, а надпись на раме: «Его величество Чедфлер Сомарец, король Баллиштейн».
Сэр Раскел не мешал мне разглядывать картину, но я не пожелала стоять возле портрета слишком долго.
— Это мой муж? — спросила я, стараясь говорить небрежно, чтобы скрыть волнение. Мужчина на картине был красив, несомненно. Похож ли портрет на оригинал — вот вопрос.
— Да, это портрет вашего мужа,
