Вряд ли кто-то ответит мне в воскресенье.
День пролетел в каком-то странном темпе — сначала плелся, как улитка, даже солнце перемещалось по небу словно в замедленной съемке; после обеда время очухалось и понеслось ускоренно, пытаясь нагнать упущенное.
Домой не хотелось. Странно, учитывая, насколько я домашний человек и как сложно меня бывает куда-то вытянуть, но то ли родные стены теперь ассоциировались с чем-то неприятным, то ли просто не успела привыкнуть, что спешить больше не к кому и возвращаешься ты ради собственного удовольствия. Наверное, просто не нашла его еще, это самое счастье в одиночестве.
Город понемногу украшали к Новому году — то тут, то там появлялись какие-то жуткие светящиеся композиции, над дорогами вспыхивали гирлянды. Я воткнула в уши наушники и решила пойти домой пешком. Всего час-полтора, говорить не о чем.
Если бы можно было каким-то образом идти в сторону дома, но увеличить расстояние раза в два, я бы с радостью ухватилась за этот вариант.
Одна песня сменяла другую, хотя я почти не вслушивалась, занятая собственными мыслями. С каждым шагом голова легчала, вместе с тем становилось легче и где-то в той таинственной глубине, которая обычно считается обиталищем души.
У меня есть план действий, если делать все по плану, то все наладится. Все будет нормально, не как раньше, но нормально. Это уже много.
С годами стала замечать, что крах каких-то своих ценностей или достижений начинаешь воспринимать намного легче, даже равнодушнее; хотя тут дело может быть и в отсутствии амбиций. Удобно, на самом то деле — поставила на себе крест с припиской «неудачница» и смирилась. Но, несмотря на легкость принятия очередного разрушения, собрать себя в охапку и заставить что-то исправлять и как-то действовать становилось все труднее.
Наверное, лет в сорок, когда со мной опять что-нибудь случится, я махну рукой, скажу: «Да к черту. Я устала.» и останусь лежать под завалами, не пытаясь выбраться. Возможно, даже буду упираться, если кто-то попытается меня коварно спасти.
Метрах в двухстах от дома в наушнике затрезвонила мелодия звонка. Я сморщилась — тема из мультика как-то не очень гармонировала с минорным и философским настроем, и нажала на кнопку, не доставая телефон из кармана.
— Саша? Привет. — голос Вадима звучал деловито.
— Привет. — я потерла замерзшие пальцы и засунула руку обратно в карман. Могла бы и не брать, в самом деле — Чего хотел?
— Надо бы договориться, когда на развод пойдем подавать. — на заднем фоне звучала музыка.
— В понедельник. Любой, хоть завтра. — уточнила я и не удержалась от язвительного комментария. — Все, сдулся? Больше не будешь уговаривать?
— Мне показалось, ты не очень горишь желанием. — подчеркнуто вежливо проговорил он.
— Сдулся. — развеселилась я. — Ну да ладно, мне это только на руку. Заранее только позвони, за день хотя бы.
— Давай на следующей неделе? — неуверенно предложил он и замялся. — Я вообще-то, ну. Хочу сделать предложение. Так что затягивать не будем.
Я остановилась на светофоре, не веря своим ушам.
— Ого! Это той прекрасной барышне, которая половину своих волос на нашей подушке забыла? Поздравляю, прекрасный выбор. Я вам пояса верности подарю на свадьбу, обоим.
— Саша, не хами. — устало попросил Вадим. — Я ошибся, да. Она тоже не в восторге от случившегося…
— Да какой уж тут восторг, мужик женатым оказался, еще и убегать босиком. Нет, серьезно, вы отличная пара. Отсутствие моральных принципов — это почти что общий интерес. Хорошая основа будущей семьи.
Меня несло, но остановиться я не могла. Обида едкой волной смывала остатки здравого смысла, неудержимая и неуправляемая. Подбородок задрожал, и я замолчала. Обойдется без публичных проявлений моей боли.
— У нас отсутствие моральных качеств? — взорвался Вадим. От громкости зазвенело в ушах. — Может, просто мы не пытаемся корчить из себя идеальных? Или у нас есть чувства, желания? Может, просто с тобой что-то не так? Я годами пытался хоть какие-то эмоции из тебя вытащить, ты же смотришь на всех рыбьими глазами, извиняешься бесконечно, правильная вся аж зубы сводит! Всегда считала себя лучше, чем все остальные, честнее, так дело не в правильности, просто в тебе никаких эмоций нет, ты и меня не любила, и себя ты не любишь. А я хочу жить нормально, понимаешь? Ощущать, что я нужен. Что меня ждут. Да, пусть со скандалами, да даже пусть с изменами, только чтобы не такое болото мертвое, как с тобой!
Я вытащила оба наушника, отставив их подальше. В глазах стояли слезы, смерзаясь в кристаллы прямо на ресницах.
— Спасибо, что хоть сейчас набрался смелости сказать мне честно. — пробормотала я. Губы плохо слушались. — Лучше поздно, чем…да нет, не лучше.
Короткие гудки.
Я осталась стоять перед светофором, сменяющимся с зеленого на красный и обратно. Должен же быть какой-то предел, граница. Предел, дальше которого уже не больно и не обидно, как обморок от боли, только не телесной, а душевной. Когда уже я до нее доберусь?
Шагай, Саша, шагай. Смирись уже с тем, что в людях ты не разбираешься, а может, наоборот — люди-то и ни при чем, просто рядом с тобой они становятся другими? Все плохое вылезает на поверхность, а хорошее тонет, и очередной бедолага бежит от тебя, роняя тапки, стараясь починить то, что осталось от него и утешаясь в объятиях другой женщины, которая возвращает ему вкус к жизни? Шагай. Подъезд уже совсем рядом, фонарь расплывается от слез, ключи застревают в кармане, не встретить бы никого…
На площадке я утыкаюсь лбом в дверь и пытаюсь засунуть ключ в замочную скважину. Дверь отчаянно сопротивляется, ячейка прокручивается, не цепляя язычок замка.
Поверх моих рук ложатся горячие ладони и помогают провернуть ключ. Несколько слезинок, не удержавшись на щеках, капают на чужие пальцы.
— Это что еще за новости? — Паша разворачивает меня к себе, заглядывая в лицо.
— Все нормально. — я старательно отворачиваюсь, как будто с другого ракурса слез не будет видно.
— Я вижу. — он хмурится, но плечи мои не выпускает. — Давай сюда. Тебе домой очень надо?
Я судорожно киваю.
— Кошка голодная.
— Ага. — Паша отбирает из моих рук связку ключей, распахивает дверь и уже из коридора кричит. — А чем питается твое животное?
— Сосисками. — бурчу я, но не вхожу, торопливо стирая слезы перчаткой.
— Две, три, пачку? Быстрее, она на меня странно смотрит.
— Две достаточно. — теперь слезы равномерно размазаны по всему лицу, намного лучше…
Я делаю шаг и влепляюсь лицом в колючий свитер.
— Нет, домой ты сегодня не идешь. — объявляет Паша и разворачивает меня обратно. — И это был не вопрос. Кошке тоже некоторое время будет чем заняться.
— Ты серьезно собираешься меня куда-то
