– Перестань! Прекрати! – завизжала Пэйи и схватила его за локоть. – Ты так похоронишь её заживо!
– А мне-то какое дело, – ухмыльнулся Жэньди и оттолкнул её.
Солнце адски пекло голову и руки, и внутри у Жэньди тоже всё горело. Ему и правда не было никакого дела до этой иссушенной зноем деревни. Да он сам спалил бы её, если б мог! Гори она огнём! Пусть она исчезнет как не бывало, эта Деревня Ясного Неба, вместе с этими ночными рыданиями и с его прошлым, которое никак не забывается…
– Что случилось? – спросил нежный, тихий голос госпожи Чан.
Жэньди и Пэйи обернулись, и Жэньди опять захотелось поклониться госпоже Чан. Она возвышалась над ними, стройная и грациозная, смотрела сверху вниз своими блестящими глазами, и Жэньди стало совестно.
– Жэньди должен засы́пать землёй старый колодец, – умоляющим голосом начала объяснять Пэйи, – но там жаба! Она погибнет!
– Понятно, – сказала госпожа Чан. Не боясь испачкать своё серебристое платье, она опустилась на колени у старого колодца, заглянула в него и улыбнулась жабе: – Что, дружище, сбросил шубку? Жарко стало?
Пэйи озадаченно посмотрела на Жэньди. Он пожал плечами.
Жаба продолжала свою печальную песню. Интересно, подумал Жэньди, что собирается делать госпожа Чан? Колодец слишком глубокий, до жабы не дотянуться даже палкой. Уж не попросит ли она его спуститься по верёвке? Он вздрогнул при этой мысли. Стенки старого растрескавшегося колодца крошились и осыпались – если спуститься туда, можно и не выбраться из-под обломков.
И вдруг жаба умолкла. Госпожа Чан встала на ноги.
– Можешь продолжать, Жэньди, – сказала она.
– Но как же? Ведь жаба… – в отчаянии выпалила Пэйи, разрываясь между отчаянием и правилами поведения с гостями.
– Не беспокойся, – сказала госпожа Чан. Она ласково положила руку на плечо девочки и повела её прочь от колодца. – С жабой всё будет хорошо.
Пэйи смотрела снизу вверх на госпожу Чан, и сомнение на её лице постепенно уступало место щенячьему восторгу и обожанию. Если в хорошенькой Мэйлань ей виделась прекрасная дама, то госпоже Чан она и вовсе готова была поклоняться как царице. Жэньди смотрел им в спины.
Потом, в полной тишине, он принялся швырять в колодец землю, лопата за лопатой. Появление госпожи Чан, точно лёгкий ветерок, остудило его гнев, и теперь ему было стыдно. Каждая лопата земли тяжким грузом ложилась на его совесть. Неужели он и правда убивает старую жабу? Почему в колодце так тихо? Может, жаба выбралась другим ходом? А вдруг она уже мертва? Жэньди набрался храбрости, перегнулся через край колодца…
…и открыл рот от изумления. Он попросту не верил своим глазам. Жаба с довольным видом сидела на горке земли – той самой земли, которую Жэньди набросал в колодец. Он бросил ещё одну лопату и стал наблюдать. Жаба отряхнулась и бодро запрыгала, утаптывая землю. Она делала горку, сама оставаясь на вершинке. С каждой лопатой земли, которую Жэньди швырял в колодец, горка становилась выше.
Жэньди продолжил копать. Руки покраснели и распухли, и землю брать приходилось всё дальше и дальше от колодца, чтобы не получилась ещё одна яма. Солнце жгло макушку, голова, казалось, вот-вот взорвётся, пот непрерывно катил по лицу, словно он, Жэньди, был сосулькой, которая таяла и таяла.
Наконец жаба очутилась у самого края колодца. Жэньди следил, как чутко и насторожённо восседает она на вершине горки. Со своими буро-зелёными бородавками жаба напоминала гнилушку, поросшую грибами. Блестящие чёрные глазки смотрели внимательно и умно.
– Бре-ке-ке-ИК! – издала жаба звук, похожий не то на икоту, не то на отрыжку.
Глава 10
Жаба торжествующе подняла взгляд на Жэньди, словно ожидая похвалы. Он же в ответ только и мог, что смотреть на неё, выпучив глаза и разинув рот. Жаба снова икнула, на сей раз чуть обиженно, потом отвернулась и уставилась на каменное поле. Она сидела на лёгком ветерке, слегка повернув голову, будто слушая чей-то голос. Жэньди посмотрел на неё ещё внимательнее. Обычная жаба, землистого цвета, толстая, комковатая. Уродливая, конечно, – пожалуй, уродливее прочих жаб. Но никогда прежде Жэньди не видел, чтобы жаба так себя вела.
Потом, с неуклюжим «плюх», жаба запрыгала прочь. Прыг! Плюх! Она явно направлялась к Каменному Блину. Жэньди бросился наперерез.
– Стой, глупое животное! – воскликнул он, преграждая ей путь лопатой. – Это же раскалённый камень, и ему не видно ни конца ни края. Заблудишься и… и зажаришься!
Жаба снова возмущённо икнула, однако смерила Жэньди взглядом, словно обдумывая его слова. Жэньди смотрел на неё с изумлением и любопытством. Наконец, как будто приняв решение, жаба повернулась и запрыгала к чёрному ходу гостиницы.
– Бре-ке-ке! – громко сказала она.
– Хочешь войти? – спросил Жэньди.
– Бре-ке-ке! Бре-ке-ке! – нетерпеливо повторила жаба.
– Ну ладно, всё равно пора обедать, – пожал плечами Жэньди и отворил дверь.
Жаба запрыгнула в гостиницу. Жэньди последовал за ней – ноги сами несли его, – приноравливая свои шаги к её прыжкам. У него было странное чувство, будто он привязан к жабе невидимой нитью.
Жаба пошлёпала в комнату, в которой Жэньди ещё никогда не был.
– По-моему, жаба, тебе не стоит туда заходить, – сказал Жэньди.
Но жаба его не слушала. Она скрылась за дверью, и Жэньди после недолгих колебаний последовал за ней.
Комнатка оказалась тёмной и тесной. По ней, точно пролитая вода, расплескался дневной свет из приоткрытой двери. Жэньди разглядел узенький столик, над которым курился дымок от благовоний, и ряд серых каменных плит, прислонённых к стене. На этих потемневших от дыма каменных скрижалях были высечены имена покойных предков. Это была усыпальница семейства Чао.
Жаба дошлёпала до одной из скрижалей и издала жалобный, скорбный звук, опять напомнивший Жэньди о рыданиях ночного неба. Он подошёл ближе, и у него перехватило дыхание – на скрижали было имя матери Пэйи.
Жэньди осознал, что до этого момента вообще ни разу не задумывался о её матери, и его внезапно охватило чувство вины. «Все уходят», – сказала Пэйи; наверное, она имела в виду и свою маму тоже. Однако мать Пэйи не просто ушла – она ушла навсегда. Всё, что осталось от неё дочери, – имя, высеченное на холодном тёмном камне…
– Бре-ке-ке! – позвала жаба, выскакивая из комнаты. Жэньди поспешил за ней.
Жаба, уверенно прыгая, повернула в коридор. Жэньди, глядя на неё, вдруг снова повеселел. Прыг! Шлёп! Прыг! Шлёп! Каждый прыжок завершался решительным шлёпом, и вид у жабы был очень целеустремлённый. Когда они приблизились к столовой, Жэньди услышал голоса:
– …всегда сердитый. И на всех ему начхать, кроме самого себя. Ни разу не засмеялся, не улыбнулся даже, ни разу никому не сказал доброго слова! – горячо говорила Пэйи.
– Не улыбнулся? – задумчиво переспросила госпожа Чан. – Неужели на его долю выпало столько страданий? Он ведь совсем ещё мальчик…
Поняв, о ком идёт речь, Жэньди попытался незаметно отступить, но было поздно. «Бре-ке-ке!
