— Не все, — он бросил выразительный взгляд на девчонку, которая по-прежнему то ли спала, то ли была без сознания.
— Ты пробовал воззвать к Инниаль отсюда? — Тантарин решила закрыть тему людишек.
— Разумеется. Пока ты любовалась морем с обрыва, я несколько раз тщетно пытался пробить стену, которую возвел непонятно кто, но уж точно не сама Инниаль. Послушай, ты, должно быть, опять скажешь, что я брежу, но если все-таки это кто-то из нас?
— Кто? Хорастер? Фианар? На’араш? Раз уж решил подозревать нас, Инослейв, то называй всех — Ларишаль, Миалин и меня.
— Инниаль говорила «он», упоминая своего мучителя.
— Тогда уж и про себя не забудь, Инослейв.
— Ты серьезно?! — взгляд западного ветра был полон искреннего недоумения, но это ничего не значило.
— Если честно, это первое, что приходит на ум. Сам посуди. Ты требуешь от людей первую жертву за много веков, но не пользуешься ею. Ты щадишь своих илирийцев и призываешь нас заняться тем же самым. Ты не просто очеловечился, Инослейв, ты выбрал сторону людей против ветров. А если ты решил заполучить силы не от любезных тебе людишек, а от нас? И первой жертвой выбрал Инниаль по многим причинам. Во-первых, ты ее покровитель, и у вас особая связь. Во-вторых, она тебе доверяет. В-третьих, Инниаль — самая слабая из младших. Что мешало тебе воспользоваться ее доверием, похитить, спрятать и медленно вытягивать ее силы? Это, кстати, объяснило бы, как твоя смертная кукла приобрела бессмертие.
Поначалу Тантарин не была уверена в том, что говорила, но теория выходила настолько складная, что по мере ее изложения она почти уверила себя в ее истинности.
— Ну вот, теперь настала моя очередь сказать, что ты бредишь, — Инослейв вновь говорил в своей привычной беззаботной манере, словно подчеркивая, что подозрения Тантарин его не задели. — Зачем бы мне тебе помогать и сообщать, что Инниаль где-то держат взаперти и тянут из нее силы? Зачем бы отправляться с тобой сюда? Да я имел полное право вышвырнуть тебя, даже не выслушав, после того как вы явились ко мне, нарушив договор, и издевались над Эвинол. Но я здесь с тобой. Я даже рискнул Эви и потащил ее через барьер, ради того, чтобы помочь Инниаль. Для чего мне все это?
— Для того, чтобы отвести от себя подозрения, например, — Тантарин чувствовала себя орлом, кружащим над добычей. — Для того, чтобы обманом высосать еще и мои силы.
— Да будь у меня силы Инниаль, разве я оставил бы Эви вам на растерзание? — напускное спокойствие изменило Инослейву, он был в бешенстве.
— А почему нет, если ты наделил ее бессмертием за счет сил Инниаль?
— А ты попробуй, возьми-ка человека и сделай его бессмертным.
— Я еще не выжила из ума, чтобы делиться со смертными божественной силой. К чему бы я стала заниматься подобными вещами?
— Хотя бы для того, чтобы убедиться, что это невозможно. Ни твои силы, ни взятые взаймы у кого-то из ветров не помогут сделать из человека бога. Будь такое возможным, я бы, наверное, нарушил данное Эвинол слово и убил бы несколько илирийцев, чтобы даровать ей бессмертие. Но это не помогло бы.
— И как же тогда твоя глупенькая смертная внезапно стала богиней? У тебя есть объяснение?
— Теперь есть, хотя я сам слишком поздно понял, что к чему. Понял бы раньше, не стал бы ее от вас прятать. Богиней Эвинол сделали люди.
— Что?! — Тантарин позволила себе презрительно усмехнуться.
— Люди, — повторил Инослейв. — Так же, как и нас.
— Опять твоя безумная теория о том, что нас создали люди. Прошла тысяча лет, а ты по-прежнему веришь в эти глупости. Мы пробудились сами, Инослейв. Мироздание поставило нас в основу всего и вручило полную власть над этим миром. Людишки хоть и появились раньше, но созданы природой лишь для того, чтобы питать нас, давать нам силы. Они погибнут без нас, а мы без них всего лишь станем слабее.
Века проходят, а Инослейв все тот же мальчишка. Он ведь носился со своей безумной идеей и в ту пору, когда видел в людях лишь источник для поддержания могущества. Но и тогда он настаивал на этой глупости. И наверняка не столько верил в выдуманную чушь, сколько хотел позлить остальных. Помнится, Инниаль прониклась его взглядами. Впрочем, она всегда подпевала своему покровителю. И чем он ей отплатил?
— Верь во что угодно, Тантарин, — голос его звучал устало. — Я дал тебе объяснение, а уж принимать или отвергать его — твое дело. Однако я не сомневаюсь в том, что именно илирийцы своим поклонением обожествили Эвинол, как и в том, что когда-то их далекие предки наделили разумом и силой нас самих. И еще. Если тебе угодно сваливать пропажу Инниаль на меня, то глупо искать моей помощи.
— Я не сказала, что твердо уверена в этом, однако, кто бы на моем месте не усомнился? Разве ты сам не пытался бросить тень подозрения на остальных? Ты можешь сомневаться в них, а я в тебе — нет?
— Тебе сложнее, Тантарин. Я-то по крайней мере могу быть точно уверен насчет себя самого. А ты… можешь думать, что хочешь. Но если ты мне не доверяешь, то я не стану тебе помогать, а отправлюсь с Эвинол обратно к себе.
— И бросишь Инниаль на произвол судьбы?
— Ну почему же брошу, — он хищно улыбнулся. — Буду по-прежнему прятать ее где-нибудь на краю мира, тянуть силы и подкармливать ими свою нареченную. Устраивает тебя такая версия?
— Нареченная! Мерзость-то какая! — Тантарин перекосило. — Нет, не устраивает. Я сделаю вид, что верю тебе. Попробуй доказать, что не зря. Найди и верни Инниаль.
— То есть ты хочешь взвалить на меня работу, с которой не справилась сама?
— Я тоже буду искать ее.
— Ладно, Тантарин. Но я не стану давать обещаний, просто останусь здесь. Как только Эвинол очнется, мы отправимся в Кьерру и попробуем там что-нибудь разузнать. Тебя это устроит?
— Для начала устроит, — кивнула она. — А там посмотрим.
Глава 31
В чужой стране
Инослейв шел по дворцу Инниаль, припоминая далекие времена, когда бывал у нее в гостях. Жилище юго-западного ветра отличалось от его собственного, как бальное платье отличается от рыцарских доспехов. Здесь все было легким и ажурным. Мозаики, мрамор, фрески и статуи. Правда, учитывая обстоятельства, это великолепие скорее раздражало, чем восхищало. Но не ждал же он, что Инниаль устроит в своем дворце уютную спаленку для человеческой девушки.
Увы, божественность Эви не исключала ее человечности. И если поначалу это умиляло Инослейва, то сейчас вызывало только тревогу. Стоило догадаться, что для Эвинол не пройдет даром переход, на который
