Томас прождал минут пять под неусыпным наблюдением строгого портье, и вот наконец на верхней площадке лестницы, устланной красной ковровой дорожкой, появилась Грета. Сегодня она выглядела иначе. Во Флайте и вчера вечером одета она была просто, по-домашнему, но сейчас на ней красовался строгий деловой темно-серый костюм поверх белой блузки. Костюм был изумительно скроен и пошит из какой-то дорогой ткани и самым выгодным образом подчеркивал ее фигуру. Юбка была выше колен и открывала длинные и стройные загорелые ноги. У Томаса даже закружилась голова – с такой живостью он вдруг представил себе сцену из недавнего сна.
Она сбежала вниз по лестнице, слегка покачивая корзиной для пикника. Поставила ее на пол, чмокнула Томаса в щеку, при этом обняла за плечи, в точности как вчера вечером, и он на секунду ощутил прикосновение ее грудей.
– Приглядываешь за нашим юным гостем, да, Майлз? – с напускной серьезностью спросила она портье. Тот буркнул в ответ что-то невнятное, продолжая сидеть за столом. Похоже, даже появление Греты в мини-юбке не смогло изменить его настроя и кисло-подозрительного выражения лица.
– Майлз Тридцать Три Несчастья. Так мы его называем, – шепнула Грета Томасу.
– Вполне оправданное прозвище, – ответил тот тоже шепотом, но вышло громче, чем он рассчитывал. И Томас был уверен: Майлз Тридцать Три Несчастья прекрасно его слышал. Потому как вдруг принял самый воинственный вид и так и вцепился пальцами в лежавший на столе степлер.
– У меня, увы, плохие новости, – сказала Грета, полностью проигнорировав этот угрожающий выпад со стороны портье. – Отец не может сейчас освободиться. С самого утра возникли проблемы. Арабы из Саудовской Аравии грозятся аннулировать большой контракт по закупке оружия.
– Почему?
– Обычная история. Кто-то осмелился нелестно выразиться в адрес их законодательной системы. Лично мне кажется, довольно сложно удержаться от подобных ремарок, зная, что там насмерть забивают женщин камнями за неверность мужьям, отрубают людям головы прямо у всех на глазах в центре города. Как бы там ни было, но сэр Питер не виноват, что не может спуститься к тебе. И просил передать, что искренне сожалеет. Надеюсь, ты не откажешься от моей компании? Взамен?
Говоря все это, Грета вывела Томаса из здания, и едва успели они подойти к краю тротуара, она взмахнула рукой, и перед ними тут же притормозило такси.
– Это недалеко. Просто не хочется таскаться по городу с корзиной для пикника. Думаю, мы очень славно проведем время где-нибудь у реки, после того как покончим с парламентом.
Томас был тронут. Он испытывал к Грете самые противоречивые чувства. Очевидная антипатия, возникшая между матерью и Гретой, предполагала, что первая, узнав, что он провел день с секретаршей, будет далеко не в восторге, даже сочтет это своего рода предательством. Но разве был у него выбор? Отец подвел, мама целый день занята своими делами. И это очень мило со стороны Греты, что она выкроила время, чтобы как-то развлечь его, да еще прихватила еду для пикника. Последнее было совсем необязательно. И вот Томас уселся в такси рядом с ней и почувствовал, как по коже даже мурашки пробежали от предвкушения того, как проведут они день.
Во время пасхальных каникул заседания парламента не проводились. Длинные, обитые зеленой кожей скамьи в палате общин не слишком заинтересовали Томаса, даже когда Грета указала на переднюю, где обычно заседало правительство, и микрофон, которым пользовался отец при выступлениях. Да, он подвел его, но, с другой стороны, Томас испытывал явное облегчение при мысли о том, что весь день сможет провести без него. Можно представить, какую скуку развел бы отец. Зато Грета знала массу забавных историй из жизни политиков, которые с удовольствием рассказывала, предваряя каждую предупреждением: «Чтоб никому ни слова, иначе мне страшно попадет от твоего отца».
Солнце сияло на безоблачном небе, когда наконец около часа дня они вышли из здания парламента. И направились в парк, неся корзинку вместе. Поверх корзины был накинут плед, и Грета расстелила его на газоне у берега реки.
– А мы вчера катались на катере, – сказал Томас. Просто для поддержания беседы, пока Грета раскладывала приготовленные для пикника продукты. – Мы с мамой проплыли примерно вон оттуда до Тауэра. Мимо «Ворот изменников».
– Жутковатое местечко, – заметила Грета. – Давненько там не была, наверное, со дня своего первого приезда в Лондон.
– Чем же жутковатое? – спросил Томас.
– Ну, как же, достаточно вспомнить имена. Эти несчастные принцессы в башне. Анна Болейн. Потом Кэтрин Ховард.
– Да, нам показывали место, где их казнили.
– Потом еще этот негодяй Генрих Восьмой. Уж так отличился, такой след оставил в истории, что никому не снилось. Женился на хорошеньких девушках втрое моложе себя, а потом безжалостно убивал, стоило заподозрить их в измене. Естественно, что они изменяли этому жирному борову, чего еще было от них ожидать?
– Да ничего они не изменяли, – вступился за несчастных Томас. – Уж во всяком случае, Анна Болейн. Это Томас Кромвель говорил королю, что она изменница, а на самом деле ничего подобного. – Король Генрих Восьмой и шесть его жен были, пожалуй, самыми популярными персонажами в истории.
– Что ж, печально слышать. Уж я бы точно наставила рога этому злобному старому козлу. Мало не показалось бы.
Томас промолчал. И сердце его забилось при мысли о том, что вытворяла бы Грета, наставляя рога нелюбимому мужу. Он даже покраснел и отвернулся.
– Ладно. Давай не будем говорить о казнях и прочих ужасах. День выдался такой чудесный, к чему его портить? Не хочу, чтоб меня потом обвинили в том, что у тебя выдалась еще одна бессонная ночь.
– О чем это вы? Спал я прекрасно.
– Просто твоя мама сказала вчера, Томас, о том, что у тебя с утра были черные круги под глазами и оттого ей показалось, что ты вовсе не спал.
– Так то было накануне ночью.
– Да, именно.
И Грета окинула Томаса выжидательным взглядом. Вопросов не задавала, но словно ждала каких-то объяснений. Но, поскольку он снова промолчал, решила зайти с другого конца.
– Должно быть, после тихой жизни во Флайте здесь все кажется таким непривычным. И нужно время, чтоб приспособиться, верно?
– Наверное.
– И этот ужасный уличный шум. Даже после полуночи нет покоя. Я сама часто просыпаюсь от этого шума.
– Ну, с этим у меня проблем не возникло. Ни прошлой ночью, ни накануне. И я не знаю, с чего это мама вдруг встревожилась.
Грета улыбнулась. И вся как-то заметно расслабилась. Томас понял, что не ошибся с ответом. Именно этого она и ждала от него – подтверждения, что он ничего не видел и не слышал. Он и сам был доволен, не хватало только, чтоб Грета узнала, что он шпионил за ней и ее таинственным знакомцем. И одновременно он ощутил все нарастающее возмущение и тревогу. Во-первых, Грета настроена против мамы, во-вторых, беспокоили и еще кое-какие вещи. К примеру, мужчина со шрамом и еще тот факт, что Грета солгала, сказала родителям, что провела ночь в Манчестере с больной матерью.
Томас понимал: с этой женщиной следует держать ухо востро, ни в коем случае не доверять ей. Но как же это было трудно, учитывая привлекательность Греты и отчаянные ее старания ему угодить.
– А я захватила бутылочку белого вина, – сказала она. – Глоток-другой тебе не повредит, только родителям ни слова. Договорились?
Томас не ответил, но принял из рук Греты пластиковый стаканчик, и этот жест мог расцениваться как молчаливое согласие. Выпил, от вина немного закружилась голова, и окружающий мир стал казаться еще ярче и солнечней.
– Черт, жаль, что оделась не слишком удобно для пикника, – проворчала Грета. Сняла жакет, расстегнула две верхние пуговки на блузке. И скинула туфли на высоких каблуках перед тем, как усесться на плед.
