– Вы готовы продолжать, Мэтью? – заботливо осведомился Майлз Ламберт.
– Да, конечно, сэр, – на сей раз голос Мэтью звучал куда как увереннее. Точно он успел освоиться в этом зале, успел привыкнуть ко всем этим барристерам в париках и мантиях.
– Что ж, прекрасно. А теперь мне хотелось бы вернуть вас к одному эпизоду в ваших показаниях и дать шанс еще раз как следует вспомнить, как все это было. Вы сказали мистеру Спарлингу, что Томас Робинсон держал медальон на цепочке перед самым лицом Греты и говорил: «Посмотри, что я нашел». И что оба они кричали друг на друга. Вы хорошо помните, как это происходило?
– Да.
– Чудесно. Затем мистер Спарлинг спросил, что же именно кричала Грета, и, по вашим словам, она говорила: «Дай сюда. Он мой». Вы помните, как сказали нам именно это?
– Да, помню.
– Так она действительно это говорила, Мэтью? Вы уверены, что не ослышались?
– Уверен, сэр.
– Ясно. Почему же тогда вы не подтвердили это ее высказывание, когда сэр Питер спросил, правда ли, что она так говорила?
Мэтью судорожно сглотнул слюну и промолчал. Он снова занервничал.
– Ну, же, Мэтью, отвечайте. Вы прекрасно понимаете смысл моего вопроса. Вы утверждали, что Томас показал медальон отцу и передал ему слова Греты, а она тут же пустилась все отрицать. Вы же помните, как рассказывали это нам, верно, Мэтью? Мистер Спарлинг позаботился о том, чтоб вы хорошенько запомнили именно эту часть ваших показаний, вот и задавал вам много вопросов, пока вы наконец не выдали этот.
– Да, помню.
– Хорошо. Но проблема в том, что вы не сказали нам, что говорил после этого сэр Питер. Я не ругаю, не упрекаю вас ни в чем, Мэтью. Просто мистер Спарлинг вас об этом не спросил, вот и все.
– В чем заключается ваш вопрос, мистер Ламберт? – вмешался судья и недовольно заерзал в кресле.
– Вопрос заключается в следующем, ваша честь. Спрашивал ли свидетеля сэр Питер, действительно ли Грета так говорила. Да или нет, Мэтью?
– Да. Да, спрашивал.
– И что же вы ему ответили?
– Да ничего. Просто сбежал вниз по лестнице. Я ведь уже говорил. Я тогда страшно испугался.
– Но сегодня-то вам вроде нечего бояться?
– В каком смысле?
– В таком, что сегодня вы вполне в состоянии рассказать присяжным то, что побоялись сказать сэру Питеру девять месяцев тому назад.
– Девять месяцев тому назад я страшно испугался. А сэр Робинсон был очень зол. Мне даже показалось, он вот-вот ударит Томаса. Он ведь и прежде бил его.
– Чуть раньше вы говорили, Мэтью, что ничуть не удивились, что он так разозлился.
– Нет, не удивился.
– Потому что вы вторглись в дом без его разрешения, рылись в его личных вещах и бумагах?
– Я не рылся. Том – да.
– Он ведь и одежду Греты просматривал, не так ли? А вы стояли в дверях спальни и смотрели. Вы ведь сами так говорили, верно?
– Да. И мне все время хотелось уйти.
– А в белье ее он рылся, Мэтью?
– Ну, наверное.
– Понятно. Но ведь вы с Томасом Робинсоном проделывали это не впервые, я правильно понимаю, а, Мэтью?
– Нет, сэр, прежде я никогда такого не делал. Клянусь.
– Я имею в виду совсем другое, Мэтью, и вы это прекрасно понимаете. Ведь тот случай в Лондоне, когда вы испугались, что вас могут исключить из школы, он был не единственным, так? Вам уже доводилось попадать в неприятные истории в Карстоу, я прав, Мэтью?
Мальчик не сводил блекло-голубых глаз с Майлза Ламберта, но не произносил ни слова. Лишь сглатывал слюну, отчего кадык на толстой шее так и ходил ходуном. Сразу было видно, что он нервничает.
– Ладно, Мэтью. Давайте я помогу вам вспомнить. Вы говорили жюри присяжных, что поступили в школу Карстоу вместе с Томасом Робинсоном примерно в одно и то же время, в сентябре прошлого года, когда вас обоим было по пятнадцать лет. Верно?
Мэтью Барн кивнул.
– А все остальные в классе учились там уже два года, и вы с Томасом оказались в определенном смысле аутсайдерами. Вам нелегко приходилось, правильно?
– Ну, были небольшие проблемы.
– Остальные ребята не слишком стремились с вами общаться?
– Поначалу – нет.
– Нет. Наверное, говорили, что вы сперва должны как-то себя зарекомендовать, чем-то отличиться, заслужить их уважение. Я прав, Мэтью?
– Ну, в общем, да.
– Совершить поступок. Подвиг. Так они это называли?
Паренек кивнул.
– Ну и в чем же состоял это самый подвиг, а, Мэтью?
– Мы должны были пробраться в кабинет директора школы, кое-что там взять, показать им и вернуть на место.
– И это «кое-что», Мэтью, было не чем иным, как пресс-папье, я угадал? Довольно увесистая вещица.
– Подождите, не отвечайте на этот вопрос, Мэтью, – перебил их судья. – Откуда вы взяли эту информацию, мистер Ламберт?
– Из письма директора школы, посланного отцу Томаса Робинсона вскоре после случившегося, ваша честь. Могу позже представить это вещественное доказательство, если свидетель станет отрицать.
– Но какое отношение имеет это к нашему процессу?
– Это имеет прямое отношение к надежности показаний нашего свидетеля, ваша честь.
– Хорошо. Только прошу, все же не слишком отклоняйтесь от темы, мистер Ламберт. И не забывайте о возрасте свидетеля. Я не потерплю давления на несовершеннолетнего.
– Я и не думал оказывать на него давления, ваша честь.
– Хорошо, однако помните об этом. Не слишком увлекайтесь. А теперь, Мэтью, отвечайте. Мистер Ламберт спрашивал вас о пресс-папье.
– Да, это было пресс-папье, – ответил паренек.
– Вы взяли его из кабинета, Мэтью? – спросил Ламберт.
– Нет, сэр, не я. Том.
– Понятно. Примерно та же ситуация, что и в Лондоне. А вы чем занимались?
– Стоял на шухере, пока он заходил в кабинет. А тут, как назло, проходит мимо секретарша директора. И спрашивает, что это я здесь делаю.
– Не иначе, как миссис Брэдшо?
Мэтью кивнул. Он перестал нервно сглатывать слюну и снова заговорил торопливо, точно наверстывая упущенное. Точно хотел поскорее избавиться от постыдных воспоминаний тех дней.
– Она спросила, что это я здесь делаю, и я сказал, что дожидаюсь Старину Чердачника. Хочу с ним поговорить.
– Кто такой Старина Чердачник?
– Ой, извиняюсь. Директора. Просто у него такое прозвище.
– А настоящее имя мистер Лофтхаус[4]. Я прав?
– Да. К тому же он такой высоченный… – Тут Мэтью не сдержался и захихикал.
