этом не как беззащитный и ослепленный горем мальчик. Нет, тут прослеживались решимость и последовательность вполне зрелой личности. Исход дела зависел от надежности и правдоподобности показаний Томаса, и присяжным предстояло выслушать, каким сомнениям эти показания подвергаются. Вмешательство судьи Грэнджера не остановило Майлза, не помешало ему продолжить свою работу.
– Не далее как сегодня утром вы поведали нам, что, судя по словам леди Энн, приглашение погостить в доме друга, Эдварда Болла, в понедельник вечером исходило от матери Эдварда, верно?
– Да, верно.
– Ваша матушка говорила, что Боллы вас пригласили?
– Наверное. Хотя не помню точно, что именно она тогда сказала.
– Могла ли сказать ваша матушка, что то была ее идея – отправить вас погостить у Боллов?
– Не думаю.
– Ну, хорошо. Возможно, леди Энн не говорила, кто именно был инициатором приглашения. Вы просто узнали, что миссис Болл приглашает вас остаться на ночь, так?
– Не знаю. Наверное.
– Благодарю. В ваших письменных показаниях сказано, что вы встревожились, когда миссис Болл сказала, что о вашем визите договаривалась Грета.
– Да, верно.
– Но почему это вы вдруг встревожились, а, Томас?
– Потому что это не ее дело. Она не имела права решать, куда мне ехать, к кому и когда.
– Что ж, это понятно. Но что, если именно ваша матушка попросила ее позвонить миссис Болл и договориться?
– Мама никогда бы этого не сделала.
– Почему? Ведь еще в то воскресенье, днем, у нее страшно разболелась голова, это вполне могло помешать. Или я ошибаюсь?
– Не уверен. Но возможно…
– Так почему она не могла попросить Грету об этом пустячном одолжении?
– Она бы попросила тетю Джейн, а не Грету.
– Но в воскресенье днем миссис Мартин дома не было.
– Мама бы дождалась ее возвращения. Или позвонила бы сама.
– Но почему не попросить Грету? Ведь та была рядом.
– Потому что моя мама никогда ни о чем не стала бы просить Грету.
– Почему?
– Потому что она ей не нравилась.
– Понимаю. Но с чего это вы вдруг решили, а, Томас?
– Это было видно невооруженным глазом. Она избегала общества Греты. И в Лондон никогда не ездила только из-за нее.
– Но ведь в апреле она взяла вас с собой в Лондон. Ну, когда вы признавались в любви в такси. А потом поехала еще раз, за четыре дня до своей смерти, посетить Цветочное шоу в Челси. И оба раза Грета была в Лондоне.
– Она всегда ездила на Цветочное шоу. Из-за роз. Мама очень любила розы, разводила их.
– Понимаю. Говорила ли она вам когда-нибудь, что ей не нравится Грета?
– Нет. Мне не говорила. А вот Грете сказала. После того, как Грета выпустила собаку из дома. А потом еще толкнула меня. Мама сказала ей, что она настраивает отца против нас, что она злобная ядовитая тварь, ядовитая, как змея.
– Но ведь это не все, что сказала леди Энн Грете в тот день, верно, Томас? Позже она зашла к ней в кабинет вместе с вами и извинилась за то, что наговорила в запальчивости. И ее извинения были приняты. Я прав, Томас?
– Да. Но она тогда поступила неискренне.
– Кто поступил неискренне?
– Грета. Она ненавидела маму. Нет, не так. Она хотела занять ее место. Поэтому и отправила меня ночевать к Эдварду. Видно, хотела меня спасти. Потому как я – часть того, что она хотела заполучить.
– Что ж, спасибо за то, что так полно представили нам свою версию, Томас. Но ведь это все только слова, не так ли? У вас нет ни единого вещественного доказательства, подтверждающего сказанное, или я ошибаюсь?
– Я видел, как Грета смотрела на маму. Видел, как она примеряла ее платья.
– Да, примеряла. И что с того? Ведь это вовсе не означает, что она планировала ее убить, верно?
– Знаю, что это она организовала убийство.
– Опять слова. Так, теперь объясните нам вот что. На утреннем заседании вы говорили, что решили ехать домой от Боллов, испугавшись того, что леди Энн не подходит к телефону. Миссис Болл довезла вас до дома, высадила у ворот. Как вы вошли?
– У меня были ключи. И от входной двери, и от ворот тоже.
– Сколько было времени?
– Точно не помню. Примерно половина девятого.
– Сколько времени прошло между этими вашими безуспешными звонками и появлением в доме?
– Не знаю. Минут двадцать. Ну, может, полчаса. Часов при мне не было.
– Так вы выехали сразу же после того, как позвонили и никто не ответил?
– Нет. Мы еще немного поговорили, а потом муж миссис Болл откуда-то позвонил.
– Итак, вы вернулись домой и, как уже говорили, увидели, что окно в кабинете открыто. И закрыли его. Потом поднялись наверх и открыли окно у себя в спальне. – Да.
– Потому что вечер выдался теплый?
– Да, теплый.
– И оно оставалось открытым, даже когда пошел дождь?
– Да. Не ураган же.
– И вы лежали у себя в постели, а ваша матушка спала у себя в комнате?
– Да. И когда я услышал, что к дому подъезжает машина, то выключил свет. А потом выглянул и увидел, что они идут через лужайку к дому, прямо к окну в кабинете, и один из них сильно расстроился, увидев, что все окна нижнего этажа закрыты.
– «Черт, да окна заперты. Мать их так». Примерно таким вот образом вы передали слова одного из них. – Майлз с каким-то особым нажимом произнес бранные слова.
– Да, – ответил Томас. – Он был явно рассержен.
– А вы видели человека, произносившего эти слова?
– Нет. Я сидел на постели. А они стояли внизу, под окном.
– Получается, вы не можете утверждать, что человек, произносивший эти бранные слова, стоял у окна в кабинет. Он с тем же успехом мог находиться у боковой двери или у окна в столовую.
– Ну, возможно.
– И он наверняка говорил обо всех окнах на той стороне дома, правильно?
– Во всяком случае, не о моем. Мое-то было открыто.
– Нет, я имею в виду на первом этаже.
– Да. Возможно.
– Благодарю вас. У меня нет больше вопросов о той ночи, когда свершилось убийство. Хотелось бы перейти к медальону, который вы нашли в доме своего отца в октябре прошлого года.
Майлз Ламберт взял вещдок под номером тринадцать и с минуту держал его за цепочку так, что сам золотой медальон в форме сердечка раскачивался из стороны в сторону, подобно маятнику. Присяжные смотрели, точно завороженные этим гипнотическим зрелищем.
– Вы уже рассказали нам, что ваша мама очень любила этот медальон.
– Да, любила.
– Она носила его каждый день?
– Нет, не каждый, конечно. Но очень часто.
– Однако вы почему-то ни словом не упомянули об этом медальоне полиции, до тех пор пока не нашли
