излишнюю свободу действий, обычная история. Банк лопнул, дочери остались без гроша. Старшая, Джейн, вышла замуж за Генри Брауна, бедного и вопиюще благонравного учителя. У них родилась одна- единственная дочь Джулия, которая и вышла замуж за преподобного Артура Бойза, а потом стала матерью Филиппа. Вторая дочь, Мэри, преуспела больше, хотя и вышла замуж за человека ниже себя по званию. Она приняла предложение некоего Джосайи Эркхарта, который занимался торговлей кружевами. Для ее родителей это стало ударом, но Джосайя происходил из приличной семьи и был чрезвычайно достойным человеком. У Мэри был сын Чарльз Эркхарт, который стремился порвать с унизительным занятием торговлей. Он поступил на работу в адвокатскую контору, хорошо проявил себя и в конечном счете стал партнером. Это и был мой отец, а я унаследовал его дело.
Третья дочь, Розанна, отличалась ото всех. Она была очень красива, замечательно пела и танцевала, в общем, была крайне привлекательной и испорченной особой. К ужасу своих родителей она сбежала из дома и поступила на сцену. Ее имя вычеркнули из семейной библии, а сама она вознамерилась оправдать худшие опасения. Она стала любимицей светского Лондона. Скрывшись под именем Креморна Гарденз, она одерживала одну скандальную победу задругой. Заметьте, она была умна и не проматывала то, что получала. Она брала всё — деньги, драгоценности, меблированные квартиры, лошадей, экипажи и превращала это в деньги. Она никогда ничего не тратила, платила только собой, считая свои прелести справедливой платой за подношения, и, осмелюсь утверждать, так оно и было. Я познакомился с ней, когда она уже была пожилой женщиной, но и тогда она поражала остатками редкой красоты, пока апоплексический удар окончательно ее не разрушил. По-своему она проницательная и хваткая старуха. Из своих сухоньких ручек она не выпустит ничего. Думаю, вы знакомы с такими людьми.
Короче говоря, старшая сестра, которая вышла за школьного учителя, порвала с ней отношения. Вместе с мужем она заслонилась от всего света своей добродетелью и вздрагивала каждый раз, когда видела имя Креморны Гарденз на афишах. Они, не распечатывая, отсылали обратно ее письма, отказали ей от дома, а в довершение всего Генри Браун однажды попытался выставить ее из церкви, когда она приехала на похороны Джейн.
Мои дед и бабка были более терпимы. Сами они не навешали ее, но время от времени заказывали ложу на ее спектакли, послали ей приглашение на свадьбу сына, в общем, соблюдали правила вежливости. Поэтому она поддерживала светские отношения и с моим отцом, а затем передала ему свои дела. Он считал, что собственность есть собственность, каким бы образом ее ни приобрели, и говорил, что если адвокат будет отказываться от грязных денег, то ему придется выставить за дверь половину клиентов.
Старуха ничего не забыла и ничего не простила. Одно упоминание семейства Браунов — Бойзов приводило ее в ярость. Поэтому, когда дело дошло до завещания, она вставила в него параграф, который вы сейчас видите. Я говорил ей, что Филипп Бойз не имеет никакого отношения к ее обидчикам, впрочем — как и Артур, но старая карга и слышать не хотела. Поэтому я написал завещание так, как она хотела; не сделай этого я, это сделал бы кто-нибудь другой.
Уимзи кивнул и сосредоточился на завещании, которое было датировано восемью годами ранее. Норман Эркхарт назывался в нем единственным наследником, за включением небольших сумм, оставляемых слугам и театральным благотворительным фондам. Далее там значилось следующее:
«Остальную свою собственность, вне зависимости от формы и места ее размещения, я оставляю своему внучатому племяннику Норману Эркхарту, адвокату с Бедфорд-стрит в его пожизненное пользование. После же его смерти она должна быть поровну разделена между его наследниками. Если же названный Норман Эркхарт скончается, не оставив наследников, указанная собственность должна перейти в руки (далее следовал перечень благотворительных фондов). Я завещаю свою собственность как знак благодарности за проявленное ко мне уважение со стороны названного Нормана Эркхарта и его отца, покойного Чарльза Эркхарта, с условием, что ничего из нее не попадет в руки моего внучатого племянника Филиппа Бойза или его наследников. И для того чтобы подчеркнуть бесчеловечное обращение со мной семьи названного Филиппа Бойза, я велю названному Норману Эркхарту не ссужать Филиппа Бойза никакими деньгами, полученными как доход от упомянутой собственности, и не помогать ему с их помощью».
— Гм, довольно ясно и убедительно, — заметил Уимзи.
— Да. Что будешь делать со старухами, не желающими прислушиваться к голосу рассудка? Она довольно пристально следила за тем, чтобы я записал все дословно.
— Конечно, это должно было огорчить Филиппа Бойза, — согласился Уимзи. — Благодарю вас, я рад, что увидел это. Подкрепляет версию о самоубийстве.
Теоретически это, возможно, было и так, но теория не слишком согласовывалась с тем, что Уимзи уже знал о характере Филиппа Бойза. Лично он склонен был полагать, что решающую роль сыграл заключительный разговор с Харриет. Хотя и это было не слишком убедительным. Он не мог себе представить, чтобы Филипп испытывал к Харриет Вейн глубокие чувства. Возможно, ему просто мешало пристрастное отношение к этому человеку. Он опасался, что эмоции у него берут верх над разумом.
Он вернулся домой и сел за чтение верстки романе. Вне всяких сомнений Харриет умела писать, но нельзя было сомневаться и в том, что она слишком осведомлена в области отравлений. Более того, в книге рассказывалось о двух художниках из Блумсбери, которые вели идеальную жизнь, полную любви, смеха и нищеты, пока кто-то не отравил юношу и не оставил девушку безутешной вдовой, страстно мечтающей о мести. Уимзи заскрипел зубами и отправился в тюрьму, где чуть не устроил сцену ревности. К счастью, после того как он довел свою клиентку до слез, на помощь пришло чувство юмора.
— Прошу прощения, — промолвил он, — все дело в том, что я ревную к этому Бойзу. Я знаю, это дурно, но ничего не могу с собой поделать.
— В том-то и дело, что вы всегда будете ревновать к нему, — ответила Харриет.
— А если я буду ревновать, я не смогу с этим жить. Вы это хотите сказать?
— Просто вы станете чувствовать себя несчастным, уже не говоря обо всем остальном.
— Если вы когда-нибудь выйдете за меня замуж, я перестану ревновать, потому что пойму наконец, что действительно вам нравлюсь.
— Это вы сейчас так думаете, а на самом деле все будет наоборот.
— Ну что вы! С чего бы мне тогда ревновать? Это все равно что жениться на вдове. А может, все вступающие в повторный брак ревнивы?
— Не знаю. Но это не совсем одно и то же. Вы никогда не сможете доверять мне, и мы окажемся страшно несчастны.
— Черт побери! — воскликнул Уимзи. — Стоит вам хоть раз сказать, что я для вас что-то значу, и все пойдет Прекрасно. Я поверю, Я представляю себе черт те что лишь потому, что вы этого не говорите.
— Все равно начнете представлять. Вы предлагаете мне нечестную сделку. Впрочем, как и все мужчины.
— Так уж и все?
— Ну почти все.
— Это отвратительно, — очень серьезно сказал Уимзи. — Конечно, если я окажусь таким идиотом, все будет абсолютно безнадежно. Понимаю, что вы имеете в виду. Я когда-то знавал человека, с которым ревность сыграла плохую шутку. Если жена постоянно не висела у него на шее, он говорил, что ей на него наплевать, а если она выражала ему нежность, он упрекал ее в лицемерии. В конце концов он ее так довел, что она сбежала с человеком, к которому не испытывала вообще никаких чувств. Тогда он стал утверждать, что с самого начала был прав, хотя все говорили ему, что он сам во всем виноват. Все это очень сложно. Похоже, выгоднее всего начать ревновать первому. Может, это вам удастся стать первой? Как бы это было хорошо! Это доказывало бы, что вы испытываете ко мне хоть какой-то интерес. Может, посвятить вас в детали моего жуткого прошлого?
— Пожалуйста, не надо.
— Почему?
— Я ничего не хочу знать о других.
— Неужто? Ну что ж, это многообещающе. Я хочу сказать, если бы вы испытывали ко мне материнские чувства, вы бы стремились понять меня и помочь. Терпеть не могу, когда меня понимают и когда мне помогают. К тому же мало кто из них что-либо значил для меня, кроме Барбары, конечно.
— Кто такая Барбара? — поспешно осведомилась Харриет.
