— Ты зачем пришёл? — с подходящим к концу терпением спросил министр.
— Я уже забыл, — вздохнул Двейн, — я пойду. — Поклонился и вышел.
Министр посмотрел на Веру, она изобразила испуг и прижала листок к груди, обхватив себя руками, решительно качнула головой:
— Не отдам, забудьте.
— По новым законам, это — преступление, — иронично поднял брови министр.
— Тогда написать это — тоже преступление, — показала язык Вера. Он закатил глаза и с сарказмом развёл руками:
— Ну что ж, теперь мы повязаны, и если пойдём на дно, то вместе.
Вера рассмеялась и стала обуваться, одна туфля нашлась легко, вторую она сразу не увидела и стала оглядываться, министр заметил первым и наклонился за ней, поставил перед Верой, она смущённо улыбнулась:
— Спасибо, — стала обуваться, он молча улыбнулся, потом тихо сказал:
— Очень…
— Господин? Я вспомнил, зачем приходил. — Появившийся в дверях Двейн виновато опустил глаза, — вас ждёт господин Ричард.
— Пусть… сам всё оформит, — хмуро отмахнулся министр, — и пришлёт потом документы, я подпишу.
— Я понял, — медленно кивнул Двейн, даже не пытаясь скрыть улыбку в голосе, — так и передам. Господин. — Двейн поклонился и ушёл, министр проводил его таким взглядом, как будто хочет бросить что-нибудь ему в спину, Вера хихикнула и откинулась на спинку дивана, прижимая к груди листок:
— Если вы уже смирились с новым праздником, можем пойти съесть тортик.
— Идём, — он шутливо изобразил недовольство, заставив Веру рассмеяться, она встала.
— А кто такой Ричард?
— Мой друг и, по совместительству, юрист моего отдела, занимается, в основном, финансовыми вопросами. — Они вернулись за стол, министр взял вилку, задумчиво посмотрел в стол и сказал: — И ещё он занимается организацией вашего аукциона, нам нужно составить опись всего вашего имущества, желательно до бала. Я надеюсь, вы больше ничего не выбросили?
— В смысле? — нахмурилась Вера, — я ничего не выбрасывала.
— Да ладно, — саркастично протянул он, — когда вы заклеивали Барту палец, выбросили упаковку от пластыря, мои дежурные потом доставали её из ведра. А когда вы ободрали с ногтей лак, пришлось привлечь магов, чтобы отделить кусочки лака от бытового мусора. Я просил вас ничего не выбрасывать, но это бесполезно, в вашем мусоре постоянно что-нибудь находят. Так что, чем раньше мы составим опись, тем лучше, — он опять взял вилку, Вера обречённо опустила голову:
— Ясно. — Она уже мысленно прощалась со своими вещами.
«И ничего не останется от моего мира. Вообще.»
— Вы же равнодушны к вещам? — тихо сказал министр, она попыталась что-то сделать с лицом, пожала плечами и промолчала, он вздохнул: — Вера, не стоит жалеть о прошлом. В моём мире у вас будет всё, что только пожелаете, поверьте, здесь есть много такого, что вам понравится. Не держитесь за отжившее, это всё равно рано или поздно износится и будет заменено на что-то местное, лучше на этом заработать. К тому же, это прекрасная возможность сделать мир лучше, — она фыркнула, он улыбнулся, отложил вилку, — я кое-что принёс. — Достал из кармана камешек и хитро посмотрел на Веру, — вы говорили, что хотите увидеть моё лицо, когда я буду это слушать. Не передумали?
Вера заинтригованно улыбнулась:
— Это запись, как вы болтаете во сне?
— Да. Я её пока не слушал, раз уж вам так хотелось оценить эффект. — Вера радостно заёрзала на стуле, кусая губы и улыбаясь, министр рассмеялся и покачал головой: — Откуда столько радости? Я всегда считал, что наблюдать за моим лицом — удовольствие ниже среднего.
— Чего это? — нахмурилась Вера, он поднял брови:
— А вы не понимаете? — она пожала плечами, он криво усмехнулся, — я лет до пятнадцати своё лицо ненавидел.
Вера округлила глаза, поражённо прошептала:
— Почему?
— Я же вырос в Империи, там таких как я не любят ещё больше, чем в Карне. В семьях, где я жил, взрослые конечно делали вид, что всё в порядке, но дети не стеснялись говорить в лицо всё, что они думают. В Карне было то же самое, только усугублялось тем, что я ещё и язык плохо знал, а карнские цыньянцы почти все говорят в быту по-карнски, он гораздо проще в изучении. Я их не понимал, не знал местных игр, часто дрался, — он шутливо пожал плечами, — меня считали агрессивным психом. А я всего лишь вёл себя так, как принято в Империи, но карнские цыньянцы уже ассимилировались, они не вызывают на дуэль за оскорбления, а просто оскорбляют в ответ. А я их почти не понимал, а уж ответить мог только кулаком. Когда стал постарше и выучил язык, эта проблема как-то сама собой исчезла, но появилась другая — от меня шарахались девушки, причём по обе стороны границы. Очень удобная внешность для маскировки, глаза завязал — белый, лицо покрасил, бороду приклеил — цыньянец. Но всё одновременно как-то вообще не смотрится.
Вера пожала плечами:
— Не знаю, мне и так нравится.
Министр настороженно посмотрел на дверь, на Веру, возмущённо развёл руками:
— Как вам это удалось?
— Что? — не поняла Вера.
— Сказать это. Почему вам никто не помешал?
— А должен был? — улыбнулась Вера, он кивнул:
— Да. Когда я пытаюсь сказать что-то в этом роде, срабатывает проклятие.
— «В этом роде»? — шутливо нахмурилась Вера, он отвёл глаза, нервно пробурчал:
— Что-нибудь приятное, вроде того, что…
— Господин?
Министр звонко хлопнул себя по лбу и откинулся на стену, убито глядя в потолок, вошёл Двейн, настороженно осмотрелся:
— Всё в порядке?
— Всё превосходно, — процедил министр.
«Дзынь.»
— А чем так пахнет? — невинно улыбнулся Двейн.
— Моей едой, — раздельно громыхнул министр.
— А Барт хвастался, что его угощали тортиком, — Двейн скромно опустил глаза и стал скручивать бумаги в трубочку, Вера рассмеялась и встала:
— Чай будешь?
— У меня нет времени, я могу только с собой, — качнул головой Двейн.
— Нет, не можешь, — прошипел министр.
— Жадина! — заявила Вера.
— У меня было трудное детство, — буркнул министр.
— Оно давно кончилось, пора взрослеть, — она открыла холодильник и достала торт, министр фыркнул:
— Он всё равно не сможет съесть моё.
— Почему это?
— Потому что я не разрешаю.
Вера поставила торт на стол и обернулась, пафосно уперев кулаки в бока:
— В отделе у себя будете командовать, а на кухне я капитан, а пока я капитан, старпом голодным ходить не будет!
Двейн расцвёл, министр криво улыбнулся:
— А я, выходит, матрос?
— Вы — пассажир, — заявила Вера, достала тарелку, отрезала кусок торта, взяла мешок с остатками крема и обернулась к Двейну: — Как пишется твоё имя?
— Иероглиф «тень», вы его знаете.
Она красиво вывела на его кусочке маленький иероглиф, вопросительно подняла брови:
— И?
— Всё, — пожал плечами парень.
— Как — всё? — Она перевела взгляд на министра: — Вы говорили, имя состоит из трёх символов. И верхний, вообще-то, фамилия. Как у вас?
— Да, —
