— Мне тоже, но давайте не будем больше шокировать Эйнис.
Вера вспыхнула и опустила глаза, вдруг впервые чувствуя себя полуголой, подумала было встать с его подлокотника, но поняла, что в этом случае придется сесть напротив и обзор у него будет ещё лучше.
— И вообще, — продолжил министр, как будто не заметив её смущения, — в этом нельзя спать. — Он пощупал кончиками пальцев её манжет и с шелестом потер ткань, — разве это — мягкое?
— Мягкое, — кивнула Вера, тоже пощупала и опять кивнула, он фыркнул и снял с плеча халат, дернул воротник кимоно:
— Вот это — мягкое, сравните.
Вера пожала плечами и тронула пальцами его рукав. И чуть не отдернула руку от неожиданности — прикосновение обожгло теплом тела, ткань оказалась тоньше рисовой бумаги, она почувствовала, как напряглось его плечо от прикосновения и быстрее убрала руку, пряча глаза и кивая:
— Мягкое, да. — Нервно улыбнулась и попыталась изобразить невозмутимость: — Первый раз вижу вас в светлом.
— Это не одежда, — фыркнул министр, — это бельё, в нём спят.
«Не смотри на него, не смотри…»
Вероника медленно запрокинула голову к потолку и шутливо вздохнула, обмахиваясь ладонью:
— Всё, засмущали, я теперь буду краснеть и стесняться.
— Ой, посмотрите, у кого смущение проснулось! — с сарказмом прищурился министр, — ваш Тоша на фотографиях голый ходит, и ничего.
— С моим Тошей у меня были далеко не деловые отношения, — загадочно улыбнулась Вера.
«Но плечи у него были такие же твердые и горячие… Чёрт…»
— Да, — медленно протянул министр, обводя взглядом себя и Веру, покивал, — деловая атмосфера. — Добавил в голос ещё тонну сарказма и усмехнулся: — Хотя, в моём присутствии и спальня — кабинет.
— А в моём и кабинет — спальня, — хрипловато ответила Вера, — кто кого?
У неё быстро-быстро затрепыхалось сердце, охреневая от собственной смелости, все иллюзорные перегородки манерной лжи летели в бездну, она чувствовала, что стоит на краю чего-то грандиозного, министр улыбался как дьявол, заполучивший новую невинную душу.
— Хм, — он изобразил задумчивость, потёр подбородок, — для чистоты эксперимента, это надо решать на кухне.
— Мы и так постоянно это решаем на кухне, — с сарказмом развела руками Вероника, — и каждый раз получается кабинет.
— Значит, я победил, — как-то невесело сказал министр, помолчал, задумчиво провел взглядом по её ногам, по рубашке, дошёл до глаз и остановился. Она печально улыбнулась и прошептала:
— По-моему, эта победа вас не радует.
Его губы тронула усмешка, в глазах мелькнуло «не дразните меня, а то допроситесь», но он сразу же зажмурился и отвернулся, как будто одернул сам себя.
— Что? — невесело вздохнула Вера, он тихо ответил:
— Ничего.
«Дзынь.»
— Ну я же не слепая, — начиная раздражаться, сказала Вера.
— Простите, — он стал поправлять халат, старательно пряча глаза, — мне пора.
«Дзынь.»
— Куда пора, спать? — нервно фыркнула Вероника. Он нашарил пояс халата и стал его завязывать, Вера запрокинула голову, хватаясь за виски и рыча: — Хватит, а? Поставьте себя на моё место — я о вашем мире ничего не знаю, я вообще ничего не могу понять, это страшно бесит!
Он сел ровно и закрыл глаза, медленно глубоко дыша, как будто пытался успокоиться или собраться с силами, Вера смотрела на его напряженное лицо, дрожа как струна и не дыша, чувствуя, что ещё совсем чуть-чуть и она взорвётся. Он медленно поднял руку и провел согнутым пальцем по её бедру до колена, её осыпало болезненно-острыми мурашками от затылка до кончиков пальцев, от напряжения звенело в ушах. Он глубоко вдохнул и убрал руку, чуть слышно прошептал:
— Простите. — И замолчал.
У неё мелко дрожало где-то глубоко в груди, казалось, если он сейчас ничего не сделает — она просто рассыпется, распадется, как карточный домик. Он медленно глубоко вдохнул и поднял голову, заглядывая в её глаза, она смотрела в них как в темную пропасть, ничего не видя, но чувствуя головокружение от высоты.
— Что? — хрипло прошептала она, почти умоляюще, — вы можете мне объяснить, за что извиняетесь?
Он медленно закрыл глаза и качнул головой:
— Нет, — открыл и опять заглянул ей глаза, пропасть как будто слегка осветилась и Вера почувствовала озноб, внезапно поняв, что падать даже ещё дальше, чем казалось в темноте. — Простите. Я не хочу говорить правду, а соврать не могу, — он зажмурился и потёр лицо, дернул щекой: — То есть… наоборот. Я не хочу врать. И не могу сказать правду.
«Дзынь.»
— То есть, могу, — с болью поморщился он, обречённо заглянул ей в глаза, — но от этого никому не станет легче, только хуже. Зачем? Всё и так только хуже и хуже…
Она дернула уголками губ, обозначая слабую улыбку:
— Я всё ещё ничего не понимаю.
— И не надо. — Он отвел глаза, стал смотреть прямо перед собой, нервно теребя пояс, развязал его, вытащил и стал наматывать на руку. Вероника сидела рядом, чувствуя онемение во всем теле и тяжелые удары сердца, качающие, как волны, жадно смотрела на министра Шена и кожей чувствовала его напряжение, как будто ему зверски больно, но он ничего не может сделать и страдает ещё больше от собственного бессилия.
«Солнце моё, что с вами? Как вам помочь, что сделать?»
Нервное оцепенение сжало её всю, сдавило, ей было больно на него смотреть и ничего не делать.
Она медленно протянула руку и тронула кончиками пальцев его плечо, так же, как и в прошлый раз, ощутив жар тела гораздо ближе, чем ожидала. Он не пошевелился, но ей показалось, что ему стало ещё больнее.
— Что я могу для вас сделать? — чуть слышно спросила она, он молча качнул головой, она умоляюще прошептала: — Хоть что-нибудь? — сильнее сжала пальцы, погладила его плечо. Он шумно выдохнул, расслабляясь и стекая по креслу, наклонил голову и прижался щекой к её пальцам, шепча:
— Вера… прости. — Приподнял плечо, прижимаясь щекой плотнее, с силой потерся о её руку и она услышала, как короткая щетина скребет по её ногтям. Он тут же напрягся и отстранился, смущенно усмехнулся: — Колюсь?
— Чуть-чуть, — она улыбнулась и провела пальцами вверх по его шее, специально слегка цепляя ногтями щетину, ласково погладила по щеке, вдоль скулы, до виска и опять вниз.
— Вера, пожалуйста… — он отодвинулся, шепот был пронизан болью, она вздрогнула и убрала руку. Он смотрел в пространство перед собой, голос был безжизненный и тихий: — Сделай, как я скажу и ничего не спрашивай. Я сегодня сюда не приходил. У нас с тобой исключительно деловые отношения. И больше никогда так не делай. Пожалуйста.
— Почему? — почти плача, выдохнула она, он качнул головой:
— Мне очень нравится с тобой… работать. Но ничего больше не будет, это от нас не зависит. Поэтому… просто забудем и не будем к этому возвращаться. Хорошо?
— Ладно, — она нервно сцепила пальцы, сжала изо всех сил, ничего не чувствуя. — Хорошо.
— Вот и хорошо. — Он встал, чуть покачнувшись, как будто голова кружилась,
