А Киллиан упрямо шёл вперёд, с трудом удерживаясь, чтобы не пинать каждый попавшийся камень или корень. Прыгнуть за Алексис было решением необдуманным, но о нём он, как раз, не жалел. Стоило представить, что она оказалась бы здесь одна, или, не дай Бог, утонула бы, в животе всё сворачивалось в склизкий ледяной комок. Но сейчас… Находиться рядом, наедине, знать, что она зависит от него — эти мысли приводили в трепет, вызывая жар в позвоночнике. Когда голова была занята тем, что поесть, или где остановиться на привал, всё было в порядке. Но стоило угомонить вопящий от голода желудок и вытянуть усталые ноги, и приходили новые мысли. О том, как беззащитна и трогательна Алексис в его куртке и с растрёпанными волосами, как топорщат ткань рубашки тёмные соски, вызывая желание накрыть их рукой и согреть. Или поцеловать.
И вот от этих образов ладони непроизвольно сжимались в кулаки, и хотелось идти дальше, не оглядываясь, не оборачиваясь, чтобы не спросить всё ли в порядке или подать руку, если она поскользнулась. Она старалась не мешаться, упорно шла вперёд и смотрела так независимо и гордо, что внутри поднималась неосознанная волна гнева. Потому что он не привык к такому проявлению независимости. Потому что хотел, подспудно мечтал, чтобы она просила о помощи. Чтобы был повод возмутиться и в очередной раз убедиться, что она — изнеженное создание, которое только причиняет неудобства.
— Вы куда? — спросила Алексис, когда Киллиан объявил привал и бросил коробок спичек, попросив развести костёр.
— Скоро буду. — Он не хотел вдаваться в объяснения. Не хотел говорить, что надо пройтись и просто проветрить голову, зная, что она не будет тяжело дышать за спиной, сдавленно охая всякий раз, когда подворачивает ногу.
Алексис поджала губы, проводив его растворившуюся в темноте фигуру долгим взглядом. Потом завернулась плотнее в куртку и пошла искать хворост. Надо же, злится! На что? На то, что она не умеет добывать еду из ничего или спотыкается на каждом шагу? Так она и не просила её спасать! Тоже мне — спаситель! Мог бы бросить тонуть, она бы только спасибо сказала! Обида на Киллиана зрела постепенно, весь день, с каждым брошенным в её сторону раздражённым взглядом, с каждым разом, когда он закатывал глаза, протягивая ей руку. Алексис чувствовала себя обузой, и от этих мыслей слёзы вскипали на глазах. Прикусив губу, она наклонилась за очередной веткой, представляя, как воткнёт её Киллиану МакРайану прямо в глаз! При этой мысли стало значительно легче, и остальной хворост был тщательно осмотрен на предмет нанесения увечий своему спутнику.
Когда Киллиан вернулся, костёр уже весело трещал, а Алексис, сбросив куртку, подбрасывала ветки. На землю у её ног шлёпнулась крупная форель, слабо шевеля хвостом.
— Сможете нанизать её на прутья? А я пока займусь постелью.
Поджав губы, Алексис достала из кучи хвороста пару более-менее подходящих прутьев и посмотрела на рыбу. Та снова пошевелила хвостом, тяжело поднимая и опуская жабры. Осторожно оглядев рыбу со всех сторон, Алексис покосилась на темноту, в которой скрылся Киллиан, и медленно потыкала её прутом. Рыба вдруг ожила, изогнулась, подпрыгнула и снова упала на землю. И что, надо проткнуть её заживо?! Алексис проглотила комок, подкативший прямо к горлу, и попыталась взять рыбу в руки, но та оказалась невероятно скользкой и юркой и, измазав и без того грязную рубашку, выпрыгнула и принялась скакать вокруг костра. Представив, как Киллиан будет издеваться над тем, что она не может справиться с элементарной задачей, Алексис заозиралась в поисках камня. Прежде чем жарить, надо всё-таки убить. И на этой рыбе она точно отыграется за все обиды, скопившиеся за день.
Киллиан возвращался вполне довольный собой: ужин, более чем просто сытный, он обеспечил, а сейчас ещё и нашёл отличную лиственницу, нижние ветки которой могли послужить постелью на сегодняшнюю ночь. Что-что, а спать на земле, да ещё и в середине осени, когда сыростью тянет буквально отовсюду, было сомнительным удовольствием. Держа ветки подмышкой, Киллиан вышел к костру и замер, сбиваясь с шага.
Над костром, на корявых, но на совесть вбитых в землю рогатинах крутилась пойманная рыба. Грязная, проткнутая в нескольких местах, со вспоротым животом и измочаленной о камни головой, она пугала одним своим видом. Алексис сидела рядом, невинно поворачивая её и не давая подгореть.
— Вы долго отсутствовали, — заметила она светским тоном, будто не ждала его целый час посреди леса, сражаясь с речным чудищем, а только что спустилась в гостиную выпить чаю.
— Искал ветки помягче, — рассеянно ответил Киллиан, всё ещё не сводя глаз с покалеченной рыбы. Перед глазами так и вставала картина, как Алексис разделывается с ней. Удержаться от улыбки было просто невозможно. Киллиан фыркнул, заставив её удивлённо поднять голову и посмотреть на него. Потом фыркнул ещё раз, и наконец расхохотался, сгибаясь пополам. Поначалу опешив, Алексис наблюдала за ним настороженно, но смех был столь заразителен, что хотя бы не улыбнуться в ответ было невозможно.
— Б-бедная форель! — хохотал Киллиан, снова и снова глядя на рыбину. — За что вы так с ней?
— Она сопротивлялась! — смеялась Алексис, вспоминая, как сражалась с ней.
Рыба вдруг зашипела, нижний плавник вспыхнул, и Киллиан едва успел крикнуть:
— Спасайте!
Алексис повернула её, продолжая тихо посмеиваться. Потом посмотрела на Киллиана, который отвернулся и раскидывал нарубленные ветки между корней вековой сосны, раскинувшихся широким полукругом. Она впервые услышала, как он смеётся, и отчего-то это согревало теплом. Таким теплом, что улыбка до сих пор не сходила с губ, хотя рыба была уже совершенно ни при чём.
— А рыба невероятно вкусная! — сказала Алексис спустя десять минут, когда форель была разложена на камнях и теперь ещё больше походила на попавшую под обстрел жертву.
— Её сложно испортить, — пробормотал Киллиан, пытаясь вырезать более-менее целый кусок.
Алексис решила проигнорировать это замечание — похвалы за свои кулинарные таланты она явно не дождётся.
— Скажите, а где вы научились рыбачить без удочек?
— Дома. — Киллиан облизнул палец, по которому тёк прозрачный жир. — Вокруг нас было много озёр и рек, и рыбы там было в избытке.
— О, вы, наверное,
