— Ты вернулся, — выдохнула Алексис, не сводя с него горящего, счастливого взгляда. Киллиан кивнул, осторожно коснулся её губ кончиками пальцев, обвёл их контур, не в силах сказать ни слова, чувствуя, как внутри растёт и ширится что-то бесконечно огромное, необъятное, ломая изнутри рёбра.
— Не могу представить, что ты здесь совсем одна, — наконец пробормотал он, блуждая взглядом по лицу, шее, плечам, покрытым мурашками… — Ты совсем замёрзла, — заметил он, нагнулся, чтобы взять лампу и легко развернул Алексис, подталкивая в дом. Она покорно зашла, зябко повела обнажёнными плечами — после купания одеваться не стала, так и сидела в нижней рубашке и нижней юбке, в то время как ночная сорочка ждала на постели.
— Будешь ужинать? — Алексис покосилась на кастрюльку, картошка в которой, кажется, из варёной вот-вот должна была превратиться в жареную. Киллиан кивнул и улыбнулся несмело, наблюдая, как она хлопочет у плиты, пытаясь снять картошку, обжигаясь, хватая её юбкой и убирая в сторону. — У меня только картошка и консервы, так что особо баловать тебя нечем, но зато есть отличный травяной чай, не знаю, надеюсь, тебе понравится…
Она говорила что-то, говорила, быстро, сбивчиво, смущаясь, пытаясь занять как-то эту звенящую тишину, в которой так много было всего и сразу. А он просто слушал, не вникая в смысл, подперев голову ладонью. Смотрел, как она суетится, как открывает банку и вываливает мясо на сковороду. Как бросает в чайник травы, довольно принюхиваясь… Дома, он был дома, и пусть хоть кто-то посмеет оспорить у него это счастье!
С трудом оторвавшись от созерцания суетливой Алексис, Киллиан подкинул дров в камин и вышел, накидывая куртку. Вернулся с новой порцией, сваливая в поленницу. Потом долго мыл руки и лицо, подставляя ладони под струю воды, которую Алексис лила, придерживая большой кувшин двумя руками. И вытирался непривычно мягким полотенцем, вдыхая слабый аромат жасмина. А Алексис всё смотрела на него, своими огромными глазами, в которых теперь отражалась вся его жизнь.
— Ты позволишь ухаживать за тобой? — задал он вопрос, что терзал весь день. А если не захочет выносить их отношения на людской суд? Если решит, что только под покровом ночи они могут быть вместе? Он примет. Примет любое её решение, даже если оно будет заведомо не приемлемым.
— А ты действительно этого хочешь? — Алексис осторожно поставила кувшин на столик.
— А ты? — тихо спросил Киллиан.
— Я очень хочу. Хочу узнать тебя, всего тебя, всё, что ты любишь, всё, что тебе нравится.
— Мне очень нравишься ты, — хрипло прошептал Киллиан, притягивая её к себе одной рукой и зарываясь носом в волосы. О чувствах говорить было рано. Отчего-то он суеверно боялся произнести вслух то, что рвалось наружу в жестах, в свете глаз, в улыбке, предназначенной только для неё. Но Алексис, кажется, сейчас было достаточно и этого признания. Она счастливо выдохнула, прижимаясь к нему всем телом, обнимая, ликуя от того, что может это сделать, не таясь, не боясь быть отвергнутой.
— Там ужин стынет, — с сожалением проговорил Киллиан, отстраняясь и легко целуя Алексис в лоб.
— Не самый изысканный, — словно извиняясь, произнесла Алексис. — Видимо, пора брать уроки готовки у Мередит. Раньше мне вполне хватало скудных умений, чтобы накормить себя.
— Думаешь, мне надо что-то особенное? — улыбнулся Киллиан, опускаясь на стул и придвигая к себе тарелку. — Поверь, я привык обходиться и меньшим.
— Охотно верю, — вернула она улыбку. — Но я, наверное, впервые в жизни хочу готовить что-то по-настоящему вкусное. Для тебя.
Киллиан посмотрел на неё долго, пристально, и вдруг поймал её руку и быстро поцеловал. Лёгкая дрожь прошла по телу, дрожь предвкушения, нетерпения, и Алексис нашла отражение своих мыслей в глазах, что сейчас смотрели с всепоглощающей нежностью.
— Нам всё-таки надо поесть, — смущённая водоворотом мыслей, слишком откровенных и обжигающих, она опустилась на стул и принялась накладывать еду.
— Звучит так, словно потом времени на еду не останется, — хмыкнул Киллиан, прожигая её взглядом поверх вилки с картошкой. Алексис вспыхнула, опустила глаза и пробормотала:
— Я очень на это надеюсь. — И с вызовом посмотрела на него. Киллиан поперхнулся и постучал кулаком по груди, проталкивая внезапно вставший острым колом комок.
— Вы полны сюрпризов, миссис Коули, — медленно протянул он.
— Очень надеюсь на это, — в тон ему ответила Алексис.
Воздух между ними вибрировал, звенел, и каждый новый кусок с трудом пролезал в горло. Кто из них сдался первым, отбрасывая в сторону прибор и поднимаясь? Никто так и не смог после вспомнить. Просто губы нашли друг друга, жадно впиваясь. И руки погрузились в чужие волосы, притягивая к себе, ближе, крепче. А после была кровать, и поспешность, свойственная страсти. И короткие выкрики, и сладкие стоны. Движения навстречу друг другу, ноги, крепко обхватившие бёдра. И чувство полёта, головокружительного, и чернота в глазах напротив.
Они затихли только к рассвету. Всё меньше стеснения, всё больше желания отдавать всего себя и дарить свою любовь другому. Там, за окнами, серело небо, обещая очередной ясный день, и так хотелось провести его в постели, никого не видя и не слыша, отрываясь друг от друга лишь для того, чтобы поесть и восстановить силы…
— Не хочу, чтобы ты уходил, — прошептала Алексис, крепко обнимая его со спины и целуя в плечо.
— Если меня увидят здесь, даже поспешная свадьба не спасёт твою репутацию, — с улыбкой в голосе сказал Киллиан, чувствуя, как сладко замирает сердце при слове «свадьба». Оба понимали, что слишком спешить не стоит. Да и незачем. Киллиан вполне может ухаживать за Алексис до Рождества, после объявят о помолвке, а потом, ближе к Пасхе — сыграют свадьбу.
— Зная Мередит, она может приехать с первыми лучами солнца, — согласно вздохнула Алексис, прижимая Киллиана к себе ещё сильнее.
— Я вернусь к вечеру, — вздохнул он и потёрся щекой о сплетённые на груди ладони.
— Я буду ждать, — прошептала она, привставая на локте и собираясь поцеловать его в висок. Но Киллиан опередил, резко поворачиваясь на спину и вовлекая в долгий поцелуй.
Алексис не собиралась ложиться спать — сон ушёл. Проводив Киллина, она укуталась в шаль и пошла в дом, раздумывая над домашними заботами. И сама не заметила, как пролетело утро. Дом словно соскучился по ней, тянулся каждым своим уголком, подмигивал окнами,
