В ходе «дискуссии» главный идеолог «пораженцев» Володя Иванов бросил фразу: «Кабы у нас две станции было…», Петр тут же показал на него пальцем:
– Владимир Иванович, а вот теперь я слышу дело! Видать, не мне одному это в голову пришло! Сколько станций для ГОСов сделано?
– Четыре, одна – макетная, стационарная, там много чего наворотили, но тяжеленная, почти с пол «РИФа». И три автомобильных. Наша, три автомобиля, вторая – такая же, и третья, на пяти машинах со станцией помех и контрольно-измерительной аппаратурой.
– То есть, Владимир Иванович, мы мыслим в одном направлении. Мне лично кажется, что мы нашли заказчика на наши изделия!
– Это кого еще? – мрачно прореагировал инженер Иванов.
– ГАУ, главное артиллерийское управление. И оно нас в темечко до крови расцелует, если мы укажем координаты батарей, обстреливающих Реболы.
Длительное молчание, шелест листочков, один вопрос:
– Я правильно помню: девять дюймов?
– Правильно!
– А премия будет?
– Ленинскую обещать не могу, ее вроде как отменили… – ответил Петр. – Но если мы это сделаем…
Все поняли, что дело пахнет керосином и БОЛЬШИМИ деньгами. Петр побежал на радиостанцию. Ему вслед кричали:
– Хронометры не забудьте заказать!
Облет района выявил еще одну новую напасть: высокую плотность зенитного огня в некоторых районах, опять-таки на заметку артиллеристам, но облачность прижимала машины к земле, и провести аэрофотосъемку района пока не удавалось. Несмотря на наличие на этом участке фронта довольно большого количества нашей авиации, активность финской была довольно высокой. Здесь, чуть южнее, действовал финский регулярный истребительный полк LeR 1, а бомбардировочная ночная авиаэскадрилья действовала с аэродрома Йоэнсуу. Но и облет района полностью завершить не удалось, облачность начала «садиться», пошел сильный снег, добирались обратно практически по верхушкам деревьев. Синоптики дают прогноз, что непогода продлится от четырех до семи дней. Ночью из Гусинского прибыл капитан Хабаров. Привез письма из Ейска и Ленинграда для всех. Приехал не один, а с «подменным фондом»: с еще одним незнакомым летчиком-политруком, шестью техниками и мотористами, и еще четыре человека сопровождают какой-то груз на железной дороге. Теперь возвращать их из Кеми придется и перехватывать в Кочкоме. «Груз» оказался полевой типографией, ведь обещал начПО училища не забыть про отправленное на войну звено!
Транспортных сложностей здесь выше крыши! По территории Карелии проходит две железнодорожные ветки. Есть Октябрьская железная дорога и «Орловская». Соединялись они через Суоярви до революции. В первые же дни боев поселок был взят, и, по идее, должны были активизироваться перевозки по северному участку второй дороги, но этого не произошло. Самостоятельных железнодорожных войск у армии не было, они входили в состав НКВД и НКПС. Там ремонт поврежденных в боях путей почему-то не был запланирован. Место, куда мы перелетели, больших запасов топлива не имело. Рядом находилась 5-я эскадрилья 49-го истребительного полка, которая занималась… снабжением окруженных войск. Они быстро высасывали то, что успевали привезти бензовозы по заснеженной дороге, перевозя по два мешка ПДММ-100 за вылет. Несмотря на весь идиотизм приказа, парни 49-го полка мужественно вылетали практически в любую погоду. Но дни были слишком коротки. То есть вопрос о нормальном функционировании звена просто не стоял. Там, на Севере, мы находились в гораздо лучших условиях. Этот самка собаки Штерн нас обманул. Разговор об этом состоялся на второй день после перелета между Петром, Кузнецовым и прибывшим Хабаровым. Хабаров предупредил всех, что политрук стучит куда-то наверх, и в училище от него просто избавились. Нашли место, куда сплавить!
– Так, Петя, ты у нас на язык самый неуправляемый, поэтому держись подальше от звена, тем более что ты самый младший по званию, хоть и считаешься «большим начальством». Иначе греха не оберемся. Саня, ты будешь ведущим у Веденеева, но обоих к вылетам допущу только тогда, когда код выучите и зачет Тагиру сдадите. Времени особо нет, два дня даю на зачет. Зря ты его приволок, но деваться некуда.
Петру, которому такое приказание было явно против шерсти, все сказанное не понравилось, и он «полез в бутылку»:
– Михал Григорич, не дело говоришь, ой не дело. Не так надо вопрос ставить: бензина – нет, ракет – нет, подсветку так и не привезли, и где Матюшин – никто не знает. Там же, на железной дороге, болтается наш народ, которому неизвестно, где мы и что. Вот и надо отправить этого Веденеева решить вопрос со снабжением и обеспечением испытаний, а не подстраиваться под него. Отправим его к Штерну, пусть выбивает обещанное. Заодно пусть протолкнет сюда колонну машин из НИИ-9. А несданный зачет – это веская причина.
– Вот, говнюк, неймется тебе. Ладно, отправим его для связи в штаб армии. Если стучит, то ему самое место быть поближе к начальству.
Так и договорились, на полном серьезе рассказали Николаю Веденееву об имеющихся проблемах, о том, что туркменским он не владеет, и о том, что говорил Наполеон про снабжение. Выписали командировочное удостоверение, посадили на машину, идущую из Реболов в Петрозаводск. Кузнецов грозно махал ему вслед пальцем: умри, а снабжение должно быть. Он там пригрелся при штабе армии, прижился, позванивал и пытался получить отчет о наших действиях, чтобы передать это в газеты и командующему. Но топливо, продовольствие и боеприпасы пошли, и пачками листовки. На четвертый день пришли машины из Питера, одну из которых втащили на высоту 290,0, гору Мягловаара. Вторую – за Емельяновкой на высоту 253,2. Треугольник получился не очень, но Нижние Тулевары находились под огнем противника, и там располагать станцию было слишком опасно.
Двадцать шестого снег прекратился, облачность поднялась, и синоптики дали 2500, как ее нижнюю границу. Звено вылетело на облет района Кухмо. И тут выяснилось, что карты, предоставленные штабом армии, не имеют ничего общего с имеющейся конфигурацией дорог у противника. 54-я наступала по самому настоящему болоту. Дорога, которая по картам еще царского Генштаба, была, в настоящее время отсутствует. Разветвленная сеть проселочных дорог находится юго-западнее места начала наступления и занята противником. Очень много «вороньих гнезд» на деревьях. Это – воздушные и артиллерийские наблюдатели. Чтобы выполнить полный облет этой сети дорог, требуется три-четыре вылета. Основная сплошная линия обороны проходит по западному берегу реки Хуккайоки, примерно в пяти километрах от линии границы, использует все удобные для обороны места и перекрывает все лесные дороги. Глубина обороны на большинстве участков более тридцати километров.
Сам командующий не прилетел, приказал доставить все ему в Петрозаводск. Пришлось Кузнецову с раненой рукой лететь в Пески на У-2, пассажиром. Остальным предстояло совершить еще три вылета, чтобы завершить рекогносцировку. Но погода нас не баловала, вновь пошел снег и облачность опустилась. Противник активности не проявлял, его истребители работали исключительно по неохраняемым бомбардировщикам и связным самолетам. Те самые «вороньи гнезда» заменяли ему локатор. Там сидели добровольцы-наблюдатели, которые определяли марку самолета и передавали это в штаб ВВС/ПВО округи. Вступать в бои с истребителями полку LeR1 во избежание потерь воспрещалось. И тут наши локаторы засекли финскую батарею. Базы в тридцать километров хватило, чтобы высчитать ее координаты. Самим нам ответить с земли было нечем, пришлось взлетать парой, и отстреляться ракетами с малой высоты. Смогли повредить тягач и грузовик с расчетом. Еще до вылета сообщили в штаб армии о том, что засекли и вылетаем.
В этот раз Штерн прилетел лично, тем более
