Степанида отпустила кота на пол, а сама шагнула в мужские объятия. Гор прижал к себе бережно, погладил по спине, подхватил на руки уселся с ней в кресло. Чмокнул в макушку, пробежался сильными пальцами по затекшей шее, запрокинул голову и осторожно коснулся губ.
— Стеш, оставайся, хочешь, сделаю тебе массаж, а на ужин угощу куропаткой? Я ее по собственному рецепту приготовил с пшеничной кашей… А потом кино посмотрим… Можешь даже на ночь не оставаться, просто побудь еще немного, прошу…
— Н-но… Гор, это, неправильно ведь, — прошептала слабо, — завтра мне с Петром Ильичом встречаться. Что если и он захочет всего того же самого? А потом Антон? Я не могу так сразу… Мне привыкнуть надо.
— А ты не со всеми, а только со мной…
— Ну не начинай и так тяжко, — она прилегла ему на грудь, обняв за талию, — еще пять минут так посидим и идем!
Степанида лежала и думала, что будь у Гора характер помягче, она бы не нашла в себе сил расстаться. И от этой мысли стало немного неловко, словно она ею предала чувства к Мите.
Глава 5
«Где любовь, там угождение, а где страх, там принуждение»
— Опаньки, обнаружился наш потерянный? — провозгласила Лукерья, когда Степанида с рыкоем на руках вошла в дом.
— Можно и так сказать, — устало ответила женщина, — найди ему, что покушать, пожалуйста. А мне бы ванну согреть, сможешь?
— Об чем речь, сделаем! — ответил вместо Лукерьи Егорыч, — вот токмо я, что баять хотел вам, барышня…
— Да? В чем дело, Егорыч? — хозяйка опустила питомца на пол в кухне и побрела в свою диковинную ванную комнату. Но когда попыталась закрыть за собой дверь, рыкой проскользнул меж ног и первым вошел, — без тебя не освятится, да? — с вялой улыбкой спросила, но выгонять не стала. Охранник, как никак.
— Опасаюсь я, как бы банник не осерчал на вас, — пока Степанида, подняв брови, наблюдала за тем, как прямо из ниоткуда в деревянную ванну наливается теплая вода, Егорыч рассказывал о своих опасениях, — затаит зазлобу, как есть!
— Кто-кто, я не поняла?
— Так, банник жеж! В истопке нашей проживает! — пояснил охоронник, — шибко норовистый! Едва не так глянешь — починает рюмсать и поленьями бросаться, — Егорыч тихонечко вздохнул.
— Та-а-а-к… — протянула Степка, — а кто еще у нас живет, а я знать не знаю?
— Кринница жила, да захворала, — подключилась Лукерья, — водица замулилась, она бедолашка и захворала. Задремала теперича. Но ежели почистить водицу-то, да позвать ее, воротится! Как есть, баю!
— Э-э-э… а поподробнее? — заинтересовалась хозяйка. Ну надо же, полный двор жителей, а она и не догадывается!
— Полезай в ваганы, а я баять буду!
— Егорыч, ты здесь? — спросила Слагалица перед тем, как раздеваться.
— За печью скрылся, — ответила Лукерья, — помнит, что ты соромишься. Токмо зря ты, Егорыч, вестимо, не мужик!
— Как не мужик? А, кто?
— Ты спросишь, часом, так хоть падай! Духи — мы! Чаво нас соромиться?
— Кх-м, да? Знаешь, Лукерья, — Степка погрузилась во воду по самую шею и блаженно пробормотала, — я даже не задумывалась, кто вы. Думала, часть дома. Ну… просто дом такой говорящий и разные дела выполняющий.
— Благодарствую тебе, в тряпочку! — обиженным тоном сказала охоронница, — сама ты часть дома!
— Да не обижайся ты. Откуда мне было знать? Расскажи!
— И то правда, горе, а не Слагалица! — вздохнула Лукерья, поворчав для порядка и повторила, — духи, мы! Крапивка, та дворовая. Глядит за порядком от дома до плетеня, животину кормит, огород, сад, усе на ней. Конопатка — ведогонь. Он дух-двойник домика нашего. Ежели с домом чаво случится — ведогонь помреть. И наоборот. Егорыч — помощник дворовым, да другим духам. Добытчик, провиант — это по его части. Оногда, спереть могет у соседей, коли без присмотру, такова порода!
— А, точно, он у Петра Ильича электричество спер! — хихикнула Слепка, а Лукерья продолжала:
— Банник — тот дух истопки. И натопит, и воды наносит! А норов правда — жуть! Ежели застуду затаит, ховайтесь усе! Давеча с Егорычем заспорил, кой веник для истопки лучше, дубовый, аль березовый. Так пульнул в таво поленом, голову расшиб!
— Ого! А чего это он такой борзый? Давай выгоним! — предложила Слагалица.
— Ты чаво! — закричала возмущенно охоронница, словно Степанида, страх, что сказала, — не можна! Без яво истопка завалится!
— А у нас теперь ванная есть, — заметила Степка, — к чему нам баня?
— Чур, тебя! — в голосе Лукерьи было явное возмущение, — не можна! Иш, охоронниками разбрасываесси! Того гляди и меня, того, попрешь!
— Не, тебя не попру, — улыбнулась хозяйка, — от тебя польза есть, ты меня кормишь, порядок наводишь, советы даешь!
— И Ерошку не трожь! Он пусть и норовист, про то, за всех нас горой! Ежели кто со злом заявится, на помощь бросится!
— А ты чего так на амбразуру кидаешься? Нравится, что ли? — хмыкнула, глаза не открывая.
— Хто, я? Да никогда! — возмутилась охоронница.
— Угу-угу… ладно, пусть живет, твой Ерошка! Дальше рассказывай! — велела женщина, чувствуя, как от горячей воды и голоса Лукерьи усталость и напряженность дня постепенно отступают.
— Он не мой!
— Хорошо-хорошо. Ну, а ты у нас, кто будешь?
— Клецница, я. Стряпаю, прибираю, за кладовыми гляжу, — ответила та недовольно, еще сердясь за Ерошку.
— Интересно-то, как. А вы только в Домах Слагалиц живете, или во всех домах?
— Оногда и в простых хатах, ежели хозяин добрый. А ежели плохой, то к нему и духи плохие жить навязываются.
— Даже так… А кто еще есть? Расскажи, что знаешь! — попросила Степка, — хочу знать все!
— Ха! Усе, мабуть нихто не ведает! Расскажу, чаво сама слыхивала… Токмо то надолго…
— Ты тогда начни с самого интересного. Будешь каждый день понемногу меня просвещать.
— Лады! — согласилась охоронница, — почну, пожалуй с зеркалицы. Чудной дух, но полезный, ежели хозяина полюбит.
— Зеркалица? В зеркале, что ли живет?
— А где еще, вестимо, в зеркале. Поселяется тама, где зеркало ветхое… — Степка открыла глаза и развернулась, чтоб поглядеть на старое зеркало на стене, — ага, в этом как раз имеется зеркалица!
— Да-а-а? — протянула Степка недоверчиво, — но я ничего не замечала в нем… и не говорила она никогда со мной…
— Так она безликая и безголосая.
— Хм, а польза в чем? Прыщи в зеркале маскирует?
— Хиханьки тебе все, — упрекнула Лукерья, — зеркалица грядущее видит! Могет показать, ежели заслужишь!
— О нет, будущее знать я не хочу! А вдруг там что-то плохое? Что за жизнь тогда будет? Сиди и трясись, когда случится? Нет уж, спасибо!
— Не хошь — и не надобно! Кто просит-то?
— Дальше рассказывай, еще хочу!
— Ну, кринница. В колодязной воде обитается. Шибко водица стает вкусная, ежели в колодязе поселится.
— Надо будет нашу полечить. Митю попросить помочь ей, или кого?
— Да, водяник в этот деле лучший лекарь. Вопрошай его… А еще дух хороший имеется, дремой, зовется.
— От слова «дремать»? — предположила Степка.
— Ага. Токмо, яво призывать надобно, сам не придет. Когда в доме
