— Согласен с тобой, Перун, согласен! — Числобог выпрямился, — ну что ж, голубки, мы услышали вас. Теперь вот вам наше, божье слово…
Нидара зарыдала, услышав в голосе Числобога угрозу и уткнулась лицом в грудь Мечу.
— Отвергнутые женихи, покиньте Поляну!
— Нет! Нет! Нет! — возмущенно выкрикнули братья, до последнего уверенные, что их максимум накажут, но любимой не лишат, — нет! Меч, это все ты, скажи им, скажи!
— Что сказать, братья? — Меч повернулся к ним и брезгливо бросил, — вы сами встали на моем пути. Нида — моя! Я боролся, как мог!
— Ненавижу! — выплюнул Рад и бросился на Меча, но по щелчку пальцев Стрибога троих братьев подхватило порывом ветра. Миг, и они исчезли с Поляны.
— Неверным нужна замена! — продолжал между тем Числобог, почесывая бороду.
— Что? Нет-нет, пожалуйста, — взмолилась Нидара.
— Да, дева, только так! — голос Числобога пеплом посыпал ее разбитые надежды на счастье, — а так как стихийника обычный отрок не заменит… — он пожевал ус, словно раздумывая над вариантами, — на место каждого отвергнутого придут… два смертных мужа.
— Нет! — закричала Нида и вырвалась из рука Меча, упав на колени перед Числобогом, — нет, пожалуйста!!!
— Забери ее, Меч! — ошеломленному сказанным водянику шепнул на ухо тихонько подошедший волхв, — она только хуже сделает, не гневите богов!
— И так, — разозленный бог, подняв голову к небу, закрыл и глаза и проговорил, — вижу, вижу, есть в селении шесть отроков, горящих чувствами к нашей Домовитке, Стрибог, подсоби?
— Легко! — бог с лохматой бородой хлопнул в ладоши и тут же на Поляне появились шестеро парней. Они в полном недоумении крутили головами. А затем застыли, увидев богов.
— Нет! Нет! — кричала Нида, вырываясь из рук любимого, который пытался поднять ее с земли, — я не хочу!
Числобог нежно улыбнулся и присел на корточки. Взял в руки прядь волос Ниды и потер между пальцами, а затем грубо сгреб волосы в кулак и прошипел так, чтоб слышала только она:
— Сейчас ты встаешь и мы проводим обряд. Или твоего любимого я тоже поменяю, например, на кузнеца из соседней деревни. Он давно по твоему телу сочному слюну пускает. Поняла меня, Домовитка?
Нидара подняла на него свои разноцветные заплаканные глаза и давясь слезами пыталась что-то прошептать. Веснушки на побелевшем лице стали еще отчетливее.
— Не слышу!
— Да… — ответила она одними губами.
«Правда — пешком, ложь — верхом»
Пришла в себя Слагалица в одиночестве. Посидела тихонько на бережке, повздыхала. Вытерла непрошенные слезы с щек и ойкнула, почувствовав боль. На ладонях была кровь. Совсем позабыла, что лицо стеклом изрезано. Степка умылась, а потом подумав, что у нее все тело в синяках и ссадинах и единственная возможность подлечиться быстро — окунуться с головой. Быстро разделась, преодолела холод родниковой воды и опустилась в свою личную «лечебницу». Закрыла глаза и задумалась о том, что довелось повидать.
Жалко, до боли в горле, жалко было глупую, несчастную Нидару. Импульсивного, ревнивого Меча и даже его братьев, поддавшихся на соблазн. Поплатились все, а влюбленные более всех. Боги наказывают строго. Так, кажется ей говорил Николай-Негослав? После увиденного, больше в этом сомневаться не приходилось. Ненависть к богам колыхнулась в груди холодным льдом и колючим страхом. А как-то будет у них? Чего им ждать, на что надеяться?
Ниде пришлось жить с нелюбимыми. Мечу смириться с шестью соперниками. Что же судьба уготовила Степке и ее женихам? Хотелось верить, что ей дадут выбрать одного, а остальных отпустит любовная горячка.
Вот только непонятно, как все-таки сложилось, что потом Меч и Нида жили вдвоем? Меч сумел прогнать остальных мужей? Вопросов все больше, а ответов мало. Возможно Митя вернется со своего Дна и расскажет что-то важное.
«Ну, я глупости точно совершать не намерена. Мне все женихи дороги и рисковать не стану. Буду беречь их. Если надо свяжу, прикую, запру в Домике до самой свадьбы!»
С этой мыслью она еще несколько раз окунулась с головой, волосы сильно не отжимала, помня, что вода еще может Петру понадобиться, набрала полный рот и поспешила домой.
Петя-Соловей довел домой без происшествий. На пороге родного домика ее долго тискали, кружили невидимые охоронники.
— Хозяюшка, лебедушка наша, свет очей наших!
— Барышня, дома! Радость какая!
Степка лишь улыбалась и махала руками, боясь выплеснуть ценную воду. Как только ее отпустили, помчалась изо всех ног в гостиную.
— Хозяюшка, постоялый двор у нас нынче, гостей набегло… — прокричала Лукерья вслед, да Степка и сама увидела гостя, остановившись у двери.
— Привет, красотка! А это я к тебе приперся, не прогонишь? — Лапа собственной персоной сидел в кресле у камина и улыбался.
Степка лишь помычала в ответ. Нужно было сначала с раненым разобраться, а гости подождут.
Оглядела комнату, ища Петра Ильича. Тот обнаружился завернутым в теплое одеяло до самого носа, а возле него сидел Славик в привычной полицейской форме. Рядом, на стуле, расположился Грозный. Выглядел он устало, под глазами тени, одежда перепачкана, местами изорвана. Чудовищно захотелось обнять их всех, поцеловать, утешить. Она-то на Полянке сил набралась, а они бедолашные, столько всего вынесли, вон из последних сил держаться.
Но это потом, сначала раненный, напомнила она себе. Подошла к больному, даже не скинув верхнюю одежду. Присела у дивана, обняла за шею, прижалась к губам. Сейчас, когда уже не так остро переживала за его жизнь, видя, что лечение помогает, позволила себе неторопливость. Погладила его.
Вспомнилось, он как он разбил кулаком стекло в машине похитителей, как запрыгнул за руль, спасая ее. Как со стрелой в теле шел отгонять хапунов. Настоящий герой! Едва не прослезилась от наплыва нежности и безграничной благодарности. Захотелось подарить ему частичку тепла, приласкать, поделиться силой.
Убрала волосы со лба, погладила шею, а затем, надавив на подбородок, влила воду в рот. Больной вздрогнул, но выпил воду одним большим глотком. А затем лишь долю секунды ничего не происходило…
Отбросил одеяло и сграбастал женщину в объятия. Степка даже понять ничего не успела, как оказалась лежащей на диване, придавленная голой грудью Петра. Он впился в ее губы грубо-голодным поцелуем, задрав дубленку вместе со свитером, коснувшись голой кожи и застонал, словно ему больно. Но при этом решительно просунул язык в рот, пленив губы и лишив воли. Она потерялась, растаяла, задрожала…
Это было неожиданно. Петр казался смертельно раненным и столь бурного отклика ничего не предвещало. Голова закружилась, дыхание остановилось, а широкая ладонь чаура уже нырнула под лифчик.
— Твою ж мать! — в затуманенный разум ворвался возмущенный вскрик Лапы.
Петра Ильича буквально отодрали от нее. Секунда и она оказалась на ногах, прижатая к теплому боку белого волка. Хватая воздух ртом, глаза в глаза, потому что его лицо оказалось
