Она уже почти там. У меня жжет в груди. Фигура с пугающей быстротой несется по неровной земле. На что я быстро бегаю, но угнаться за ней не могу. В ушах свистит ветер. Фигура достигает подножия холма и скрывается из виду.
Я ее потеряла, кем бы она ни была.
Перехожу на шаг, но спотыкаюсь о незамеченный камень и кубарем лечу куда-то в темноту, к подножию холма. Фигура тоже где-то здесь, так близко, что мне кажется – если махну, вставая, рукой, то могу ее задеть. Но ни на что, кроме острых камней, мои пальцы не натыкаются. Ветер стучит в ушах наперегонки с ударами сердца.
И вдруг набегают тучи. Они молча скользят по небу, проглатывают луну и, словно свечу задули, погружают мир во мрак.
Глава 8
Весь мир исчезает.
Я неподвижно замираю, чтобы ненароком еще раз не налететь на камень, дерево или что-нибудь похуже. Пальцы все еще сжимают камень. Я судорожно перевожу дыхание и дожидаюсь, когда облака поплывут дальше своей дорогой, ведь ветер нанес их сюда так стремительно. Но облака не трогаются с места. Ветер достаточно силен, он свистит и завывает, а тучи словно застыли, закрывая собой луну. Я жду, пока глаза привыкнут к темноте, но ничего не получается. Темно, хоть глаз выколи.
У меня все еще лихорадочно стучит сердце, и это не только из-за охотничьего азарта. Тут что-то совсем другое: чувство, которого я давно не испытывала.
Страх.
Страх от того, что я осознаю: домов отсюда не видно. Отсюда ничего не видно. И все-таки, несмотря на этот мрак, я ощущаю чье-то присутствие. Рядом со мной есть кто-то.
Ветер меняется. Из обычного легкого бриза он превращается во что-то иное, странно знакомое. Слов нет, только напев – выше, ниже, как музыка, и на мгновение мне кажется, что я дома, в кровати, под одеялом. Что я сплю. Но это не так. От странного напева у меня начинает кружиться голова, и я пробую отгородиться от него, не слушать… но мир погружен в непроницаемую тьму, и мне не на чем сосредоточиться. Музыка, кажется, звучит все яснее, яснее, и в какой-то момент я точно понимаю, откуда она исходит. Отбросив камень, я поворачиваюсь и делаю несколько неуверенных шагов в сторону от холма, к тому месту, где маячила фигура, где я и сейчас еще могу ее видеть.
Пальцы нащупывают отцовский нож, я вытягиваю его из ножен на бедре и, придерживая, двигаюсь вперед, как слепая, понимая только, что склон остался у меня за спиной. Помню, что, пока все не потемнело, я успела наткнуться на несколько больших камней и на дерево, поэтому шагаю неуверенно, чтобы не удариться о какой-нибудь острый край. Ветер продолжает напевать, мотив все повторяется – выше, ниже, – и я могу поклясться чем угодно, что знаю эту песню. А когда понимаю, где я ее слышала, у меня кровь стынет в жилах.
На пустоши ветер, поет он песню мне,О камнях, о вереске, о море вдалеке.Ветер и его песня окутывают меня, мелодия повышается и понижается, звучит в ушах все громче, и вдруг земля уходит у меня из-под ног. Чтобы не упасть, мне приходится остановиться. По спине у меня бегут мурашки, и я зажимаю себе рот, чтобы не закричать.
Не спеши, наберись терпения, Лекси, – предостерегает меня голос отца.
Я стараюсь успокоиться, умерить пульс, который стучит в ушах так, что я за ним ничего больше не слышу. Сдерживая дыхание, я жду, чтобы песня ветра окружила меня толстым слоем, одеялом из шума. Жду, когда мое сердце сделается частью этого шума, а не оглушительным барабанным боем у меня в ушах. Как только мои нервы начинают успокаиваться, я слышу в нескольких футах от себя новый звук, он доносится от подножия холма. Это шаги: кто-то тяжело идет по траве вниз.
Я успеваю развернуться на этот звук как раз когда облака расступаются и несколько лучей лунного света падают на землю – после кромешной мглы они кажутся ослепительно яркими. Свет поблескивает на лезвии моего ножа, на камнях, на темной фигуре. И наконец я ясно вижу силуэт мужчины. Я бросаюсь на него и толкаю, опрокидывая на склон. Свободной рукой бью его в плечо, а коленом в грудь.
Свет обрисовывает его шею, скулы, в точности так, как в первый раз, когда я увидела его в окно. Я гляжу в те же темные глаза, которые упорно не хотели встречаться с моими на холме у дома сестричек.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, приставив к его горлу охотничий нож. Сердце у меня колотится, я с силой сжимаю рукоять, но он даже не вздрагивает и не издает не звука, а просто моргает.
Медленно я убираю нож, но коленом продолжаю прижимать его к траве.
– Почему ты здесь? – снова задаю я вопрос, отгоняя досаду, возникшую разом и от того, что он следил за мной, и от того, как я радуюсь, что это оказался он. Он смотрит на меня оценивающе своими черными, как ночь вокруг нас, глазами, и ничего не говорит.
– Отвечай, Коул, – я предупреждающе поднимаю нож. Он отворачивается, сжав зубы.
– Здесь небезопасно. Особенно ночью, – отвечает он наконец. Голос у него четкий и в то же время мягкий, он странным образом заглушает ветер, скорее звуча с ним вместе, чем противореча. – И зовут меня не Коул.
– Так ты меня провожал? – Я отодвигаюсь от него, стараясь не дать ему заметить, что вся дрожу.
– Увидел тебя здесь одну, – неуловимым изящным движением он поднимается на ноги. Серый плащ колышется у него на плечах. – Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
– С чего бы это мне быть не в порядке? – мой вопрос прозвучал слишком поспешно. Я глубоко вздыхаю. – Почему ты бросился бежать?
Я жду, но он не отвечает, а вместо этого так внимательно рассматривает землю под ногами, что я не сомневаюсь – он пытается увильнуть от ответа. Наконец он все же подает голос:
– Так проще, чем объясняться.
Последние облака улетают прочь, лунный свет заливает пустоши.
– Ты должен вернуться в дом сестер. – Я оглядываюсь на холм, на дома позади нас. Не дождавшись от него ни ответа, ни движения, я снова смотрю на него. – Я серьезно, Коул. Если тебя здесь увидят…
– Ты меня здесь увидела.
– Да, но я не считаю, что ты похитил Эдгара. А другие могут так думать. Пойми, ты объявился в деревне, у самого дома Эдгара, как раз накануне его исчезновения. Сам понимаешь, как это выглядит.
– Ты тоже там была.
– Но я здешняя. И я следопыт. Мой отец тоже был следопытом. А кто ты? – и я сама морщусь от
