— Ай! — взвизгнула Гермиона, шокированная и возмущенная его действом. — Что, черт возьми, ты делаешь?
— Собираюсь наказать тебя! И видит Мерлин, ты заслужила это. Ты играла мной несколько месяцев, маленькая мерзавка, снова и снова заставляя гоняться за собой. Ты подвергала себя опасности, черт возьми! Вот что бы ты делала, если б тебя поймал не я?! — ладонь Люциуса с громким хлопком опустилась на ягодицы Гермионы, прикрытые только атласной полоской трусиков.
Удар оказался не слабым — та изумленно вскрикнула. Малфой ударил еще раз… еще… и еще, пока ладонь не онемела, а щеки чуть покраснели от усердия. Вообще-то, щеки Гермионы тоже раскраснелись, правда, скорее, от ярости, так что Люциус почувствовал себя отомщенным и остановился, пытаясь успокоить дыхание. Более того, он понял, что Гермиона совсем даже не сопротивляется ему: смирно лежит у него на коленях, тихонько хныкает, и только ладошки судорожно впиваются в покрывало, а бедра слегка двигаются навстречу его ладони. Его губы дернулись, и он ласково провел рукой по коже.
— Так-так… Значит, маленькая хулиганка все-таки согласна с таким наказанием? — он стянул с нее трусики и бросил их на пол, довольный, что она чуть приподняла бедра, помогая ему.
Потом потянулся к ленточкам, шнуровавшим корсет сзади. Развязал узел и медленно расстегнул его, освобождая Гермиону, на коже которой виднелись красные следы. Люциус погладил их кончиками пальцев и вдруг опустил руку на бедро.
— Перевернись, — хрипло приказал он, помогая ей перевернуться и устроиться теперь уже на спине.
Глаза их встретились. Малфой окончательно стащил корсет с ее плеч и тоже бросил его на пол. Теперь она лежала у него на коленях полностью обнаженной. Люциус чуть наклонился.
— Поцелуй меня…
Обняв за шею, она притянула его к себе и наконец сделала то, что давно уже хотела сделать. Губы Люциуса были такими мягкими, как раз такими, как она и представляла себе в мечтах. Он был нежен, и это тоже заставило ее дрожать и от неожиданности и чего-то еще… Чего-то волнующего и щемящего.
«Как может этот человек, больно отшлепавший меня только что, быть таким нежным? Как он может… целовать меня с такой болезненной сладостью?»
Гермиона негромко застонала прямо в губы Малфою, и, обняв, он притянул ее к себе. Перевернул и уложил в центре кровати, склонившись над ней и не прерывая поцелуя, тоже казавшегося ему сладким. Они еще долго целовались. Целовались, пока у обоих не начали болеть губы и перестало хватать воздуха. Лишь тогда Люциус опустился ниже, продолжая целовать ей шею, а потом и ключицы.
— Люциус… на тебе, в отличие от меня, до сих пор слишком много одежды, — жарко зашептала Гермиона, принявшись торопливо стягивать с него рубашку.
Покончив с которой, тут же занялась брюками. Она быстро расстегнула их и, проникнув ладонями под пояс, приподняла обернутые вокруг Малфоя ноги и ступнями толкнула брюки вниз. Удивленный, он не знал, как реагировать: еще никогда у него не было женщины, участвующей в процессе обоюдного раздевания. Обычно его партнерши смирно ждали, когда он разденет их и разденется сам.
— Решила поспешить? — усмехнулся он, помогая ей и стряхивая штанины уже с лодыжек.
— Да, — расправившись с брюками, Гермиона обняла его ногами за талию и принялась водить ладошками по спине, иногда слегка впиваясь в нее ногтями. — Я слишком долго ждала этого…
«Черт! Все происходит так стремительно, но будь я проклят, если стану останавливать это», — мелькнуло у Малфоя, который вздрогнул, потому что женские ногти впились ему в плечи. Он потянулся к ее рукам и, подняв их у Гермионы над головой, стиснул тоненькие запястья.
— Как долго? Скажи мне, как давно тебе хотелось оказаться в моей постели? Скажи… — высокомерно прошипел он. Люциус страшно желал услышать это и услышать именно от нее. Убедиться, что не один он сходил с ума, желая этой близости.
— Не помню точно… но тогда я была еще очень молоденькая, — она чуть толкнулась бедрами ему навстречу. — Тогда ты еще был нашим врагом, и я впервые поняла, что можно не терпеть мужчину, почти ненавидеть его, но это ни капли не помешает его вожделеть.
— Правда? — уголок его рта дернулся, хотя эго просто возликовало от этого признания. — Только не опускай руки и не трогай меня, я и так еле сдерживаюсь.
Люциус чувствовал, как член дергается. Ужасно хотелось скорей проникнуть внутрь, но и прекращать эту сладкую муку он все равно не спешил. Однако руки с ее запястий Малфой убрал и немного отстранился.
— Ну же, Люциус! — потребовала она, извиваясь бедрами и стараясь прижаться к нему сильней, пытаясь заставить его войти в нее.
— Погоди… Я несколько месяцев ждал, когда же смогу заполучить это тело в безраздельное пользование, поэтому не буду спешить, — Малфой приложил ладонь к ее горлу, туда, где под пальцами бился пульс, и начал потихоньку опускаться ниже: к груди, полушария которой с самого начала гипнотизировали его. Нежная сливочная плоть восхитительно наполнила его руку, которая задела сосок, тут же сжавшийся от прикосновения.
— Люциус… мне нужно, чтобы ты кое-что пообещал мне, — прошептала Гермиона, когда пальцы Малфоя заскользили по напрягшемуся соску.
Очарованный представшим перед ним зрелищем, Люциус ничего не ответил, только кивнул, сообщая, что слышит ее. Ему почему-то казалось, что сейчас она попросит его о чем-нибудь, вроде использования какого-нибудь предохранения. Или попросит вообще не входить в нее, или велит никому не рассказывать о том, что происходит между ними. Но ошибся. Гермиона попросила его совсем о другом:
— Не обращайся со мной так, будто я сделана из стекла…
Эти слова настолько привлекли его внимание, что Люциус даже отвлекся от сладостного созерцания ее груди, чтобы встретиться глазами.
— То есть… я хотела сказать: не сдерживайся, опасаясь, что причинишь мне боль.
— Ты действительно хочешь этого? — дрожащим от волнения голосом спросил он, не веря своим ушам. Эта женщина не переставала изумлять его. Не будучи нежной фиалкой, она была партнершей, готовой к яростным проявлениям страсти. Готова была принять эту страсть, отдавая ему в ответ не меньшую.
— Я хочу, чтобы ты любил меня так, как тебе хочется… — прошептала Гермиона и выгнула спину, прижимаясь к нему еще крепче.
Зажав сосок между пальцами, он перекатывал до тех пор, пока тот не стал твердым. И тогда Люциус начал лакать его языком, дразня ее, заставляя выгибаться навстречу и умоляя о большем. Наконец, вняв этим мольбам, он с силой вобрал его в рот.
Сейчас, послушная его просьбе не опускать рук, она была невероятна:
