В этот момент ей хотелось провалиться сквозь пол, уши горели огнем, и она безумно сожалела, что вернулась, и ее не уничтожили, не стерли в порошок светлые. Зачем ему нужно было унижать ее в присутствии друга - она не понимала, знала только, что тем самым он причиняет боль и Небиросу, которому она была небезразлична, и что тот не может никак ему помешать, потому что она сама выбрала эту роль, сама поставила себя на то место, на котором теперь находилась.
- Я должен идти, чтобы выполнить поручение, - поклонился демон и развернулся на выход.
Глаза Абы сверкнули лукавством, он ожидал подобной реакции.
- Держи меня в курсе, - бросил он ему вслед, и когда двери за демоном закрылись, снова посмотрел на Лили. Она все также стояла неподвижно посреди комнаты, дрожащая и все же готовая подчиниться ему.
- Разденься, - велел он, и она послушно сняла с себя всю одежду, оставшись в одной рубашке.
- Когда ты избавишься от этого тряпья, - произнес он, узнав на ней снова свою сорочку, и рванув ее резко с плеча девушки. Рубашка разорвалась, обнажив грудь и часть живота.
- Почему ты так поступаешь, - тихо проговорила Лили, - ведь ты знаешь, что я...
- Что ты что? Неравнодушна ко мне? - рассмеялся Аба. - Здесь ад, понимаешь, ад! А не небеса, здесь не место чувствам.
- Почему? - Теперь она упрямо смотрела на него, и в глубине ее глаз зарождался уже знакомый ему огонь непокорности и внутренней силы. Он обожал ее за этот свет в глазах, если бы она только знала, насколько сильно обожал. - Здесь никто не скрывает своих истинных эмоций и не обуздывает их, так почему же здесь нет места чувствам? Здесь есть место всему, так почему бы и не им?
- Уходи, - бросил он холодно, сдерживаясь из последних сил, потому что знал, что еще немного и бросится на колени, чтобы целовать ее живот, обнимать ее ноги и сходить по ней с ума, не пряча своей страсти.
Лили запахнула рубашку, закрывая свое тело, и, подобрав свои вещи, молча направилась в сторону двери.
- И тем не менее, спасибо за Софию, - произнесла она перед тем, как окончательно покинуть комнату.
- Пожалуйста, - пробормотал он, когда она уже вышла и в ярости сбросил со стола несколько предметов. Лили меняла его, заставляла быть неравнодушным. Раньше он бы развлекся с Сиби без задних мыслей, возможно, в компании демонов, если бы у него было подходящее настроение, и она ублажала бы и его, и демонов, так, как он велел ей, наслаждаясь и не смущаясь ни единым движением. Они зачастую развлекались на балах, заканчивавшихся массовыми оргиями, и ему никогда не приходило в голову сомневаться, стыдиться или не допускать того, чтобы с ее телом развлекались другие, если ему так хотелось. Но с Лили, что бы он делал, если бы Небирос не отказался? Наверняка вышвырнул бы их обоих прочь в гневе, потому что она принадлежала только ему, и он не мог ею делиться, не хотел. Не мог и не хотел разлучаться, терять ее. И эта ее такая откровенная привязанность к его вещам, его запаху, бесила и умиляла его где-то в глубине существа, потому что она тоже, очевидно, не хотела и не могла им делиться, и желала принадлежать только ему.
Он избегал с ней разговоров на серьезные темы, потому что опасался, что услышит слишком разумные слова, слова, которые мог бы произнести сам, боялся узнать в ней слишком близкую душу, с которой он уже наверняка никогда не сможет расстаться. А так сильно нуждаться в ком-то означало лишь одно - слабость в его мире. И эта слабость была бы ошибкой, впрочем, как и сама Лили.
Глава 37
Соком гриба Грерия смачивала пересохшие потрескавшиеся губы Самаэля, бережно касаясь проступивших над и под губами крохотных язв. Ей казалось, что с каждым прикосновением, она теряет частичку его, и иногда сок смешивался с ее слезами. Самаэль большую часть времени пребывал без сознания, бессмысленно бормоча какие-то слова, иногда вздыхая или вздрагивая. Грерия забинтовала оставленной ангелами материей его раны на спине и теперь всеми силами своей души желала, чтобы они скорее затянулись и не причиняли ему страданий. Изредка она встревожено ощупывала его руки и ноги, боясь, что и с ними может что-то случиться, и вновь успокаивалась, обнаруживая, что все в порядке.
- Самаэль, - в отчаянии шептала она, - лучше бы ты оставался подонком, но живым подонком.
Иногда он улыбался ей в ответ, только едва ли он слышал ее слова, и улыбался скорее тем видениям, что возникали перед его мысленным взором. Его мертвые крылья она отнесла в сторону и спрятала за камнями. Грерия не решалась ни похоронить их, словно бы это означало начать хоронить его самого заживо, ни оставить их на виду, потому что это были его части, его плоть и кровь.
- Грерия, - он пришел в себя, - обещай мне, что уйдешь, если придут гончие или василиски.
Она молча покачала головой.
- Они редко появляются вблизи врат.
- Но если появятся... - горло его пересохло, и он закашлялся.
- Тебе не стоит говорить, - с тоской произнесла она, глядя на то, какие страдания ему доставляют слова.
- Грерия, - он снова что-то хотел сказать, но сознание опять покинуло его, и голова бессильно обвисла на ее руках.
- Если б я могла, - прорычала она, - я бы насильно оттащила тебя в ад, глупец. Наверное, Аба еще мог бы тебя спасти. А он мечтает о небе, болван, когда у него даже крыльев уже нет. - Грерия сокрушенно заплакала. Насколько проще было смотреть на свою старость и свое умирание, чем на конец дорогого человека. Ведь тогда ей никто не был дорог, и нечего было терять, кроме собственных амбиций. А теперь, теперь все было иначе, когда на ее руках лежал Самаэль. Она подумала о Софии и Уцуре, и ей вдруг стало жаль несчастную девушку, и она почувствовала себя виноватой за то, что с ней произошло, потому что это ее, Грерии, козни помешали той стать счастливой. Она была ведьмой, и всю свою жизнь несла за собой страдания, смерть и разрушения, так или иначе, и вот теперь ее саму постигла та же участь, что было вполне справедливым. Сейчас, на руках с умирающим ангелом, она ощущала полную меру раскаяния, только изменить уже ничего не могла, бессильные слезы застилали ей глаза, но она все еще слышала его сердце, и это было последней ее радостью.
Зарево по-прежнему освещало горизонт, когда она открыла глаза и поняла, что незаметно для себя самой, провалилась в сон. Не найдя рядом Самаэля, Грерия не на шутку встревожилась, и поначалу в ее голове даже возникла безумная мысль, что пока она спала, он полностью растворился, исчез, и его прах унесло ветром. Но потом она отогнала глупости прочь из своей головы и попыталась обнаружить на земле хоть какие-то следы, кляня себя за то, что заснула. Ветер и пыль занесли все вокруг, так что следы, если они и были, уже невозможно было отыскать. Неподалеку от нее все также лежали за камнями его крылья, и дальше, чуть впереди виднелся открытый проход во вратах. Возможно, он виден был только ей, потому что она больше не принадлежала этому миру. Грерия еще раз осмотрелась по сторонам и шагнула вперед: в крайнем случае ей придется попросить помощи у Уриэля, и если и ангелы ничего не найдут, значит, ей останется принять то, что пока она спала, Самаэль полностью растворился в пустыне. Только его крылья никак не сочетались с этой идеей, потому что они хоть и отпали, но оставались лежать целыми на земле. Грерия неуверенно побрела к вратам, измученная и едва ли отдохнувшая после короткого сна. Когда она прошла сквозь стену, проход за ней тут же закрылся, и Грерия даже испытала легкий испуг, подумав о том, что не сможет вернуться обратно. Ей пришлось зажмуриться от ударившего яркого света. Немного проморгавшись, она поняла, что снаружи яркий солнечный день, и над ней, наконец, вместо вечного зарева, простирается чистое голубое небо, такое, о каком мечтал падший. Она тяжело вздохнула и все же нашла в себе силы дотащиться до ручья, упасть возле него на колени и начать жадно пить прохладную воду. В сравнении с адскими эти земли были просто обетованными.
Когда она наконец напилась и умылась, и отерла подолом своего платья лицо, то обратила внимание, что в траве, недалеко от нее, что-то лежит, и осторожно направилась в ту сторону. Она узнала
