Кассел действительно прыгнула едва ли не ласточкой. И ящер вперёд рванул с таким же энтузиазмом, с каким и притормозил – хирург даже дверцу закрыть не успела.
– Ты чего ревёшь? – проворчала врач, устраиваясь на сидение ровнее.
– Потому что ты меня убьёшь, – жалобно всхлипнула Бэра.
– За что?
– Ну так ведь… Вся эта затея с иллюзионом моя идея. Ты такая одинокая, несчастная, вот я и…
Сестрица косилась на Диру, как нашкодивший котёнок – виновато и жалобно.
– Понятно-о, – протянула Кассел, пытаясь сообразить, что же ей такое сделать: заржать, как полковой кобыле, или разрыдаться. – То есть актёришка с розами – это попытка мою личную жизнь устроить?
– Нет, ты не думай. И спектакль настоящий, и актёр. Они как раз место искали для постановки. А ему ты и вправду понравилась. В смысле, потом понравилась. Я только помогла чуть-чуть. Но всё взаправду, – частила Бэра, не забывая трогательно всхлипывать.
Дира молчала. Конечно, сказать можно многое, да только что это изменит? И, в конце концов, закрытое из-за иллюзионистов отделение на данный момент не самая большая проблема.
[1] ВКК – врачебно-консультационная комиссия.
Глава двенадцатая
Глава двенадцатая
Некоторым людям кора головного мозга достаётся в наследство от дуба
Несомненно, для души и самопознания страдания вещь крайне полезная. Но больно уж неудобная. Особенно некомфортно, когда ничем, кроме как муками и самосожалением, себя занять не можешь. Вроде бы в таком состоянии полагается лежать на кровати, да в подушку рыдать. Дира поначалу так и делала: день провалялась, два. Правда, с рыданиями ничего путёвого не вышло – не плакалось. Наверное, именно поэтому на третьи сутки она собственную спальню возненавидела.
Впрочем, весь дом радости не приносил, потому что достойного занятия предложить не мог. Читать? Ну, во-первых, Кассел попросту разучилась воспринимать абстрактную, к профессиональной деятельности не относящуюся, информацию. А, во-вторых, машинальное переворачивание страниц, без понимания написанного, чтением можно назвать только с большой натяжкой. Как тут за перипетиями героев следить, когда мысли блуждают за полгорода от родового особняка, где-то около кабинета главврача больницы экстренной помощи?
Ну а других дел для доктора в поместье не нашлось. Хозяйство управлялось твёрдой маменькиной рукой. Впрочем, судя по выцветшим кое-где обоям, поцарапанному паркету, сколах на мебели и потёках на окнах со своими обязанностями леди Ван’Кассель справлялась не слишком хорошо. Но Дира сомневалась, что у неё получится лучше. Про необходимость ремонта родительница не первый год талдычила. Но на содержание такого монстра, как их дом, средства требовались тоже гигантские.
Посетителей Кассел принимать отказывалась. Да и не сказать, что они у въездных ворот в очередь выстраивались. Общения с доктором жаждала только мать. Но уже после первого раунда, густо наперченного сдержанным, но трагическим заламыванием рук под стоны: «Что же теперь с нами станется?!» и «Ты вся в отца!» – Дира старалась держаться от родительницы подальше.
Ещё раз Иро заезжал, рассказал, что в больнице творится. Но красавчик так мялся, нервно косясь на тёмные углы и явно чувствуя себя неуютно, что Кассел неудобно стало, и Шеллера она быстренько выпроводила.
Да и что там за новости? Лангера сняли, назначив врио[1] заведующего доктора Рейгера. Который всем желающим слушать – впрочем, нежелающим тоже – доказывал, каким плохим руководителем был его предшественник. Правда, по словам Ирошки, касательно Диры новое руководство помалкивало. Видимо, ждали отмашки с самого верха. А в остальном тишь да гладь, будто ничего и не случилось.
Поначалу Кассел всё ждала, когда её снова на допрос вызовут. Ждала и боялась до дрожи. Даже пустырник пить начала. Правда, успокоительное не слишком помогало. К концу второй недели паника сама собой улеглась, сменившись раздражённой апатией.
Надоело всё доктору до зубовного скрежета: и собственный дом, обветшалость и запущенность которого она раньше не замечала – времени не было. И парк, где она бродила с утра до позднего вечера, как фамильное приведение. И трагически-сочувствующие мины на физиономиях слуг. Даже Бэра, испуганно притаившаяся и на глаза Дире больше не показывающаяся, надоела тоже.
А, главное, утомило тупое ожидание с неизвестностью.
В общем, в начале третьей недели своего вынужденного отпуска Кассел уже морально готова была даже по-настоящему к заговорщикам присоединиться – лишь бы хоть что-нибудь произошло!
«Что-нибудь» появилось в облике незабвенного господина Нейрора, тяжело, опираясь на трость, ковыляющего по аллеи собственного дирового парка.
– Когда мне адрес давали, забыли предупредить, что дом доктора Кассел вовсе никакой не дом, а целая плантация, – Март встал, навалился на палку, ладонью вытер лоб.
Жест не наигранный – бисер пота, на висках и лбу выступивший, Дира прекрасно видела. Хотя в остальном Нейрор выглядел совсем неплохо. Ну, по крайней мере, гораздо лучше, чем в их последнюю встречу: чисто выбрит, ёжик на макушке снова подстрижен почти «под ноль». И цвет лица не зеленовато-белёсый, а всего лишь серый.
– Ты, наверное, имел в виду усадьбу? – уточнила доктор.
– Да один хрен, – отмахнулся Март. – Лучше скажи, лавки тут у тебя есть или можно прямо на травку присаживаться?
– Лавки есть. Только, по-моему, тебе не то, что на травку присаживаться – вставать пока рановато.
– Вот твоим мнением я поинтересоваться забыл, – покаялся седой, да и поковылял к беседке, за жасминовыми кустами белеющей. Делать нечего, поплелась Дира за ним. Надо же узнать, каким это ветром посетителя занесло? – Кстати, платье тебе идёт больше халата, – не оборачиваясь, сообщил негаданный гость, – носи почаще.
– Твоим мнением поинтересоваться забыла! – огрызнулась Кассел. – Ты как вообще сюда попал? Просила же никого не пускать.
– А я через забор перелез, – признался седой, бочком, как краб, поднимаясь по трём ступенькам беседки.
Его ещё и заметно в сторону вело, да и сутулился герой. Шов у него, наверное, болел зверски. Но когда Дира сунулась под локоть его поддержать, так глянул – у доктора моментально всякое сострадание улетучилось. Даже в сторонку отошла, чтобы не мешать.
– Ну что, сидишь, от всего мира прячешься? – сурово поинтересовался Март, с трудом, но пристроившись-таки на оттоманке[2], поставив трость между колен и пристроив ладони на набалдашнике – запястья крест-накрест. – Ждёшь, когда за твоей головой придут?
– Тебе-то что от меня понадобилось?
Дира садиться не стала, прислонилась к столбу, у входа крышу поддерживающему, руки на груди сложила.
– Вот так посмотришь: барышня, самая настоящая, – хмыкнул Март. – Рюшечки, ленточки, локончики. А потом глянешь: ан нет, никакая не барышня, а всё та же доктор Кассел. Даже вот и не знаю, что мне больше нравится.
– А ты реши, что тебе обе одинаково не нравятся – и
