— Как прикажете, госпожа.
— Но есть же у тебя имя.
— Рабов зовут так, как угодно хозяевам, госпожа.
— Послушай. Просто скажи мне свое имя. Поверь, если бы я не хотела знать — я бы не спрашивала.
— Айре, госпожа.
— Хорошо, Айре. Ты на меня так смотришь — это даже забавно. Да не отворачивайся, я привыкла. Чтобы ты не тратил время на догадки — это глаза. Можешь посмотреть, — она наклонилась. Айре поднял взгляд — лицо было совсем рядом. Он видел маленький шрамик на подбородке, родинку над верхней губой. И глаза — большие, ядовито-зеленые, с мерцающими в них желтыми точками. Нечеловеческие глаза.
— Все? Теперь твое любопытство удовлетворено?
— Простите, госпожа, я бы не осмелился…
— Да ладно. Я знаю, всем любопытно. Не поверишь, как за годы привыкаешь к тому, что на тебя все пялятся.
— Я не хотел быть неучтивым, госпожа.
— Черт с ней, с учтивостью, Айре. Любезность — на любезность. Что у тебя с рукой? На балу я не видела этих шрамов.
— Ожоги, госпожа. Обычно я ношу перчатки.
— Другая рука такая же?
— Да, госпожа.
— Несчастный случай?
— Нет, госпожа. Простите, я знаю, что это уродливо. Но перчатки сняли, когда… Когда меня…
— Я поняла. Извини, что спросила. Можешь не рассказывать. Если хочешь, когда выйдешь из больницы, купим перчатки. Кстати, какой у тебя размер? Мне надо купить одежду.
— Рубашки — пятый, штаны — четвертый. Обувь — АС.
— Что купить?
— Я надену все, что вы захотите, госпожа.
— Ладно. Тогда — до завтра.
— До завтра, госпожа.
Она вышла, прикрыв за собой с тихим щелчком дверь. Айре откинулся на подушку, закрыл глаза. Во рту все еще был свежий привкус апельсина. Он поднял руку, посмотрел на покрытую шрамами мерзкого розового цвета ладонь. Взял истекающий золотым соком кусочек апельсина, лизнул повисшую на пальцах каплю, прикусил мякоть. Было вкусно.
* * *Ийя швырнула сумку на заднее сидение приземистой, с округлыми низкими обводами коляски, села за руль и задумалась. Все шло совсем не так. Ийя теперь сама не знала, о чем думала, когда настояла на покупке этого раба. Он ей понравился, это правда. Но нельзя же покупать все, что тебе нравится. Мысль приходить домой и видеть его казалась хорошей — во всяком случае, тогда. Теперь раб принадлежит ей. И что ей с ним делать? Ийя жила одна, домашнее хозяйство вела приходящая служанка. В квартире не было даже еще одной кровати. И теперь Ийя уже не была так уверена, что присутствие в доме постороннего человека ей нужно. Она много работала и, возвращаясь уже поздно вечером, если не ночью, хотела просто отдохнуть. А теперь ее там будет ждать раб. Не собака, не кошка, хотя Ийя не рисковала заводить даже аквариумных рыбок — просто потому что было скучно с ними возиться. Если бы была возможность, она охотно отказалась бы от этой покупки. Но теперь было поздно.
Ийя повернула рычаг. Движитель ожил, замерцал бледно-голубым прозрачным светом, механизм внутри корпуса пришел в движение, зашипел, лязгнул. Коляска качнулась, набирая ход. Ийя включила фары, выезжая на пустынную улицу. Сидящая у столба кошка прижала уши, оскалилась и бросилась прочь, распушившаяся, как ершик для мытья бутылок. Ийя нашарила в ящике у сидения сигареты, щелкнула зажигалкой и закурила. Сиреневая лента дыма вплеталась в холодный ночной воздух, растворяясь в нем.
Остановившись у дома, Ийя подняла голову, взглянула на темные окна своей квартиры. Последние дни, когда ее дом принадлежит только ей. Что ж, надо насладиться этим сполна. Ийя поднялась на второй этаж, отперла дверь, медный ключ с головкой в форме земляничного листа чуть заедал. Она подумала, что надо его обточить, а заодно сделать еще один. Да, еще пункт к списку дел на завтра. Ийя потянула за шнур, потолок мигнул раз, другой, разгораясь теплым желтоватым светом. Разулась, бросила сапоги в угол, и босая пошла по ковру в комнату, швыряя по пути мундир, потную блузку, брюки. Достала бутылку коньяка, плюхнулась на диван и, задрав ноги на спинку, отхлебнула. В голове шумело, стопы пульсировали тупой болью. После коньяка в животе забурчало. Ийя поморщилась, встала и проковыляла к кладовке. Кусок сморщенного сыра, что-то, что неделю назад было, наверное, ветчиной. Бутылка прокисшего молока. Налив его в стакан, Ийя отломила кусок булки и вернулась на диван. Тесто было черствым, но пахло ванилью, так что в целом получалось неплохо.
Ийя закрыла глаза, пытаясь разобраться в произошедшем. У нее есть раб. Ладно. У многих есть рабы — и это их вполне устраивает. Ийя вспомнила его — лежащего на застиранном больничном белье. Слипшиеся волосы, обметанные коркой губы, рубец от ошейника на смуглой коже. Он него пахло помойкой, кровью и лекарствами. И он был испуган. Черт, он боялся ее так, что руки тряслись. Хотя, собственно, почему нет? Почему она решила, что он будет счастлив видеть ее своей хозяйкой? Айре спокойно жил, выполнял свои обязанности — одной из которых, кстати, было нравиться гостям. Вот он и улыбался, безо всякой личной заинтересованности. Не могла же она рассчитывать, что улыбка действительно означала, что он рад ее видеть? Да не более, чем остальных присутствующих. Ей захотелось видеть эту улыбку чаще? Пользоваться его обаянием, как кремом для век — каждый вечер, перед сном? Ну, будем считать, что улыбка вышла из строя. Сломалась. Не выглядел Айре человеком, которому хотелось улыбаться. Когда она волокла его из мусорника в коляску, то не могла этого не понимать. Следовательно, если ей был нужен обаятельный довольный жизнью домашний питомец, надо было оставлять Айре там, где он лежал. Либо терпеть молчаливого раба с разбитым носом и швами на лице и в заднице. А поскольку бросить парня умирать в ледяной жиже было абсолютно, категорически невозможно — что ж, надо доводить дела до конца.
Ийя начала засыпать. Тело стало чужим и невесомым, руки и ноги были где-то далеко-далеко, и сама она была не здесь, погружаясь в теплую негу, лениво смыкающуюся над головой. Лица завертелись вокруг — дама в горжетке, глядящей печальными стеклянными глазами, лорд де Куот, похожий на старого бульдога, слуга с подносом, на котором пляшут радужные искры хрусталя. И Айре. Сведенный мукой окровавленный рот, страх и боль в глазах. Руки, цепляющиеся за нее. Ледяные, посиневшие, распухшие руки. Ийя уснула, свесив босую ногу с дивана и спрятав голову под плюшевую вышитую подушку.
Когда она утром открыла глаза, у дивана на полу валялись недоеденная булка и опрокинутый стакан с засохшим на стенках молоком. Свет еще горел. Ийя ступила на пол, сделала шаг, другой, стряхивая с ног колючие крошки. Да, может, раб действительно не помешает. На
