– Энджи, – сказал Диклан.
Невозможно было понять, что он при этом чувствовал.
– Давно не виделись, милый, – сказала женщина.
Она смотрела на Ронана, поэтому Диклан подвел его к ней и произнес:
– Это мой брат.
Энджи по-прежнему смотрела, не отрываясь. Ронан был чемпионом по пристальным взглядам, но она могла дать ему фору по части интенсивности.
– Он похож…
– Знаю, – перебил Диклан.
– Ты умеешь говорить? – спросила Энджи у Ронана.
Тот оскалил зубы. Брови у нее сохранили прежний вид.
– Где вы, ребята, живете? – спросила Энджи. – Ваш папа постоянно приглашал меня на ужин, если я окажусь в ваших краях, и вот пожалуйста. По его описаниям выходил сущий рай. Ферма Линчей. Такое ощущение, что я теперь могу нарисовать ее, если понадобится. Он был хороший рассказчик.
Ронану показалось, что его предали. Амбары были семейной тайной Линчей, а вовсе не темой для болтовни за пивом. Он боготворил Ниалла при жизни; возможно, Ронану не хотелось знать больше об этой его стороне.
– Ферма сгорела, – спокойно соврал Диклан, не моргнув и глазом. – Вандалы. Когда мы были в школе.
Лицо Энджи сделалось трагическим.
– На вашу долю, ребята, выпало слишком много бед. Как в кино. Ужас. А что привело вас сюда? Вы, как и все остальные, хотите глянуть на него хоть глазком, пока его не посадили?
– Его?
Энджи нагнулась к Диклану, чуть не перелившись через вырез ворота. Театральным шепотом она произнесла:
– Он нарушает правила, так говорят. Не беспокоится о порядках ни там, ни тут. Просто делает то, что хочет. Говорят, он здесь, потому что здесь закон – и мы все знаем, как к этому относиться.
Диклан спросил:
– Кто?
Энджи похлопала его по щеке.
– Ты всегда требовал ответов.
На лице Диклана на мгновение мелькнула досада, а затем вновь сменилась нейтральным выражением.
– Мы пойдем. Время – деньги.
Ронан подумал, что для дикланизма время есть всегда.
– Смотрите, чтобы копы не нагрянули, – предупредила Энджи.
Диклан на ходу произнес:
– Непременно.
Пока братья Линч шагали по длинному красному коридору, Ронан спросил:
– Она тут главная?
– Энджи? С чего ты взял?
– Ну, она стояла за стойкой.
– Скорее всего, ее интересовало, получит ли она оставшуюся мелочь. Карточка у тебя? Она понадобится, чтобы сесть в лифт.
И это тоже было похоже на сон – столь небрежное признание преступности Энджи, произнесенное бесстрастным тоном, которым Диклан говорил всегда. Ронан напомнил себе: это мир Диклана. До появления серой городской квартиры, серого костюма, серых интонаций, до того как стать невидимкой, до гибели отца Диклан Линч бывал на таких мероприятиях достаточно часто, чтобы его запомнили.
Иногда Ронан сомневался, что знает хоть кого-то из своих родных.
Двери лифта в конце коридора напоминали врата в иной мир: латунь и блестящее стекло в окружении изящной резьбы. Как драгоценный камень в кроваво-красной оправе.
Диклан сунул карточку в прорезь, и двери с шипением открылись, обнаружив зеркальную кабину. Братья снаружи посмотрели на братьев внутри. Диклан, в добротном скучном костюме, с носом Ниалла Линча и вьющимися темными волосами. Ронан, наголо бритый, с татуировкой, выползающей из-под воротника, с губами, носом, глазами, подбородком, сложением, способностями Ниалла Линча… и всем остальным тоже. Несомненно, сыновья Ниалла Линча, несомненно, братья.
Они вошли в лифт.
– Наверх, – сказал Диклан.
16
Джордан сидела в машине на стоянке у «Картера». Только благодаря чистой удаче она смогла припарковаться, когда в последний раз описывала круг, твердя себе, что раз она должна найти место, оно там будет – и оно было.
Она опаздывала, но, тем не менее, взяла паузу, потому что у нее начался приступ.
Джордан не видела снов, когда спала, – она в принципе сомневалась, что двойники Хеннесси видели сны – но когда это ощущение посетило ее впервые, она подумала, что, наверное, сон выглядит так. Мысли неслись, полные слегка ошибочных воспоминаний, мест, где она никогда не бывала, и людей, которых она никогда не видела. Если Джордан утрачивала концентрацию, эти грезы сливались с реальностью. Она ловила себя на том, что дышит в такт с неким внешним ритмом. Если она переставала сосредотачиваться, то обнаруживала, что едет по направлению к Потомаку, ну или просто на запад. Однажды она очнулась и поняла, что уже два часа катит к горам Блу-Ридж.
Понадобилось собрать в кулак всю силу воли, чтобы добраться до «Картера».
«Пожалуйста, проходи, – думала Джордан. – Только не сегодня. Сегодня – неподходящее время».
Она заставила себя вернуться в настоящее, представив, как бы она воссоздала на холсте то, что видела. Большой квадратный отель походил на кукольный домик, сделанный из мебельной коробки, его крохотные окошки светились желтым, и в них весело двигались силуэты. Художник вполне мог передать эту сцену в позитивном ключе, но, честно говоря, всё здесь было как-то на грани. Темные сухие листья беспокойно громоздились под фонарями. Дорожки были апокалипсически пусты. На каждое уютно освещенное окно приходилось одно занавешенное. Теоретически где-то там кому-то сейчас делали больно.
Джордан почувствовала, что обрела почву под ногами – ну или, по крайней мере, реальность стала казаться правдивее, чем туманный призрачный мир приступа. Когда Джордан наконец вылезла из машины, зазвонил телефон.
– Сучка, ты где? – Дружелюбный голос Хеннесси в трубке звучал искаженно.
– Только что припарковалась.
Пока Джордан открывала багажник «Супры», Хеннесси произнесла богохульную мобилизирующую речь. Джордан собрала вещи. Три холста, новенькая палитра, кисти, скипидар. Два холста ничего особого не значили – просто еще один рабочий день. Третий, который ей предстояло передать одной из девушек, войдя внутрь, был всем. ВСЕМ.
«Мы хороши?» – спросила она себя.
И вынула картину.
«Мы лучше всех».
Джордан захлопнула багажник над своими сомнениями.
Отошла на шаг.
– …игра в наперсток, когда все наперстки переворачивают одновременно, – закончила Хеннесси.
– Я как раз подумала про игру в наперсток, – сказала Джордан.
– Великие умы мыслят одинаково.
– Ладно, подружка, я пошла.
– Не дрейфь. – И Хеннесси пропала.
Швейцар, покуривая, смотрел, как она шагает к нему через парковку. Не грубо, не похотливо. Заинтересованно. Даже с огромными свертками под мышкой Джордан шла так, как будто за спиной у нее происходил взрыв в замедленном действии. Она бы тоже любовалась собой, не будь она собой.
Но, возможно, причина заключалась в том, что он уже повидал за вечер несколько версий Джордан, выглядевших точно так же, вплоть до последнего волоска на голове. Одна – чтобы наблюдать. Одна – чтобы отвлекать. Одна – чтобы украсть. Одна – чтобы подменить. Одна – чтобы послужить алиби. Только Джун ждала где-то на парковке. Ей предстояло осуществить побег с места преступления – она распрямила волосы, чтобы получить работу в банке, и без шляпы выглядела не вполне как Хеннесси. Джордан ценила стремление к индивидуальности, но, несомненно, это могло помешать.
Джордан подошла к швейцару. Она надеялась, что никто из девушек не флиртовал с ним и не говорил ничего неожиданного. Она напомнила себе, что они все хорошо это умеют – быть друг другом, быть двойниками Хеннесси. Ее бы предупредили, если бы ей нужно было что-нибудь знать, чтобы убедительно сойти за Хеннесси. «Расслабься. Будь Хеннесси».
– Как дела, приятель?
В ответ он предложил Джордан сигарету. Она взяла ее, затянулась под его взглядом и выпустила дым в холодный воздух. Она хотела затянуться еще раз, но курить Джордан бросила полгода назад, а потому вернула сигарету швейцару. Хеннесси сообщила Джордан, что у нее «привлекательный характер»; возможно, так оно и было.
– Спасибо, дружище, – сказала она.
– Что-то забыли? – спросил швейцар.
– Смоталась
