Он благодарил Мерлина за то, что её вопросы закончились. Драко хотел сполна насладиться этими ощущениями. Теплом её кожи. Нежностью её пальцев. Прохладой ткани её платья. Бережно вобрать в себя эти невероятно важные для него воспоминания, чтобы потом перебирать их, любуясь, как колдографиями, смакуя, как старое вино. Он чувствовал стук её сердца — слегка учащённый. Он слышал её дыхание — слегка углублённое. Он ощущал едва уловимый аромат её тела, и от него кругом шла голова.
Внезапно она остановилась, и Малфой, замерев, открыл глаза, окинув её недоумённым взором.
Гермиона пристально всматривалась в его глаза. Драко казалось, что ещё чуть-чуть и он растворится в этом взгляде: испытывающем, изучающем. Музыка стихла. Изо всех сил он старался запечатлеть образ Грейнджер в своей памяти такой, какой она была сейчас: в прекрасном платье, с алым румянцем на щеках, с яркими, слегка приоткрытыми губами и в его объятиях.
Малфой с трудом сглотнул и облизнул пересохшие губы. Её взгляд мгновенно переместился ниже, туда, где только что был его язык. И он не мог сдерживать себя более.
Поцелуй казался ему невесомым. Лёгким, словно касание пёрышка, по сравнению с той бурей, что бушевала у него внутри. Гермиона приоткрыла губы, подчиняясь, разрешая, и все доводы рассудка перестали для него существовать. Никогда прежде он не желал женщину так остро, так долго. Никогда прежде он не связывался с недоступными женщинами. Никогда прежде он не слушал своё сердце так часто, как делал это с ней. С Гермионой.
Её ладошка выскользнула из его руки и вцепилась мёртвой хваткой в его рубашку на груди. Драко тут же зарылся освободившейся рукой в её волосы, разрушая иллюзорную причёску. Гермиона будто боролась сама с собой, то запуская язычок меж его губ, то ограничиваясь мягкими прикосновениями. От её искренности кружилась голова, и он пил её, пил и не мог насытиться, утолить мучавший его голод.
Без каких-либо указаний с его стороны рука, лежавшая на её талии, начала мягко двигаться вниз. В ушах стоял шум, сердце, казалось, скоро выпрыгнет из груди. Он задыхался от своей и её страсти, которая окутывала их, заставляя искать губы друг друга и не отпускать ни на миг. Время остановилось для него и не осталось ничего более важного, чем тепло её кожи и опьяняющий вкус её губ.
Он не смог сдержать стона, когда легко коснулся её ягодиц. Гермиона рвано выдохнула, и, осмелев, он сжал их сильнее. В голову пролезла мысль о том, что ему просто необходимо найти остатки контроля и запросить у комнаты большую кровать. Да, им определённо потребуется кровать, на которой так удобно будет двинуться с поцелуями вниз…
Как тогда, в первый раз, он не сразу осознал, что Гермиона перестала отвечать. И даже больше — начала отталкивать его, пусть и слабо.
С большим трудом он уговорил себя оторваться от уже плотно сжатых губ и открыть глаза. Грейнджер стояла с закрытыми глазами, нервно дыша и отталкивая его от себя всё за ту же многострадальную рубашку. Платье уже исчезло, и под его рукой, находящейся на ягодицах, явно ощущалась грубая джинсовая ткань, скрадывая манящие округлости.
— Кхм, — прочистил Драко горло и спросил: — Наверное… я слишком тороплюсь?
Гермиона шумно выдохнула, открыла глаза и горько улыбнулась.
— Это неправильно, Драко.
Малфой усмехнулся и слегка ослабил объятия, но полностью её из них не выпустил.
— Я помолвлена, и ты знаешь об этом, но уже второй раз целуешь меня.
— Я действительно второй раз целую тебя, но ты так же отвечаешь мне.
— Потому и говорю — это неправильно. — Она в отчаянии всплеснула руками и продолжила чуть спокойнее: — Я помолвлена и не могу ничего тебе обещать. С моей стороны было бы нечестно вводить тебя в заблуждение и давать какую-либо надежду.
— Но ты отвечала мне… — вкрадчиво возразил Малфой, но Гермиона резко его перебила:
— Да! Потому что мой мозг отказывается работать рядом с тобой! — Она со всей силы оттолкнула его, и он расцепил руки. Грейнджер ходила взад-вперёд перед камином, обхватив себя руками, будто ей было холодно. Возможно, это было правдой.
Ему нужно было найти правильные слова. Не для себя, для неё. Её совесть нуждалась в успокоении, но Драко не понимал, что именно может её успокоить.
— Грейнджер, — тихо позвал он её, но она не обратила на него ни капли внимания. — Эй, Грейнджер! Остановись же ты. — Он стремительно приблизился, схватил её за плечи и развернул к себе лицом. Её глаза были наполнены такой необъятной паникой, что ему стало не по себе. — Всё в порядке. Ты ни в чём не виновата. Ничего страшного не произошло. Тебе нечего стыдиться. И бояться.
Гермиона зажмурилась и прислонилась лбом к его груди.
— Ты не знаешь, о чём говоришь, — едва слышно пробормотала она.
Малфой мысленно фыркнул. «Конечно, — думал он, — куда уж мне».
— Ты не представляешь… проклятье… — Грейнджер вновь отстранилась и гораздо спокойнее вздохнула. Не глядя на него, она медленно опустилась в кресло. Казалось, все силы покинули её и она сдулась, словно воздушный шар, выпустивший воздух.
«Ищи, ищи, что сказать, — повторял про себя Малфой. — Где твой хвалёный мозг, когда он так нужен?» Но он был бессилен. Мозг совершенно не мог выдать для Драко ни одного убедительного слова для Грейнджер. Пару раз он даже было открывал рот, чтобы произнести хоть что-то, но, передумав за мгновение, закрывал его обратно. Его мозги совершенно бунтарским методом подбрасывали словечки поязвительнее и побольнее. Она отказала ему уже второй раз. Второй! Да он в жизни ни перед кем так не унижался. Но сколько бы его воспалённое эго ни кричало и ни плевалось бы ядом, оно не могло заставить его обвинить Грейнджер во всём происходящем.
Если бы она не ответила на поцелуй — тогда или сейчас — он бы смело решил, что повредился умом. Драко бы признал, что всё сам себе придумал и принял желаемое за действительное. Он бы нашёл, как извиниться так, чтобы она не подумала, что он извиняется, но при этом почувствовала бы себя лучше. И тогда он бы протянул руку и спросил: «Мир?», и Грейнджер бы ответила ему с облегчением: «Мир».
Этот «мир» мог бы существовать, если бы она не целовала его в ответ. Если бы он не чувствовал всем своим существом, что она так же получает острое удовольствие от процесса и, Мерлин её дери, хочет продолжения. Никакого «мира» в таких условиях не получится.
Он не придумал, что сказать, но стоять дальше истуканом не хотелось. В его голове
