Понял он это позднее, когда его провели к командиру и два человека, одетые совсем обычно — по-граждански, начали расспрашивать его. Одного из них Саша знал — это был секретарь райкома; он приезжал к ним в поселок. Теперь он смотрел на Сашу пристально, даже с любопытством.
— Ну и сколько же тебе лет?
— Шестнадцатый, — сказал Саша, отводя глаза в сторону. Он был уверен, что выглядит взрослее: он был рослый, большерукий, широколицый.
В деревне все говорили, что он выглядит старше своих лет.
Но секретарь покачал головой.
— Маловат… Да-а… Маловат, пожалуй…
Саша молчал. Такая уж у него была привычка: даже в школе, если нужно было оправдываться, если нужно было что-то объяснить, сказать в свою защиту, он сразу терялся, краснел и только нелепо улыбался и переминался с ноги на ногу.
Выручил его сам секретарь.
— Вот пришел ты к нам в отряд, а знаешь, как люди наши живут?
— Ага, знаю, — негромко сказал Саша.
— Что придется голодать, может, по нескольку дней ничего не есть, — знаешь?
— Знаю.
— Что придется рисковать жизнью, придется ночевать прямо в лесу, под открытым небом, в любую погоду, — знаешь?
— Знаю.
— Ну а если… — секретарь сделал паузу, подбирая слова, — ну а если попадешь к немцам… Будут пытать… Ты думал об этом?
Саша молча кивнул.
Он знал, что сможет вынести все, лишь бы остаться здесь, среди своих. Он просто не мог подумать, что будет иначе.
— Ну а автомат у тебя откуда? — неожиданно спросил второй — тот, что до сих пор все молчал и задумчиво покусывал травинку.
— Автомат? С немца снял, со связного… — И Саша коротко и сбивчиво рассказал о своем первом выстреле и о мотоцикле, спрятанном в кустах.
— Если не верите, можете сами посмотреть, — добавил он сердито.
Командир засмеялся.
— Да у тебя, оказывается, и боевое крещение уже есть. Ну, тогда придется оставить. Делать нечего.
— Спасибо, — сказал Саша.
Ему хотелось вот сейчас, сию минуту сделать для этих людей что-то особенное, что-то очень важное. Он только не знал еще — что.
Третьи сутки отряд уходил от карателей. Третьи сутки тридцать усталых, измученных бессонницей людей вели беспрерывные бои с четырьмя сотнями отборных немецких солдат.
Ночью каратели дважды окружали партизан и дважды отряд вырывался из окружения. В темноте отряд петлял по лесу, стараясь запутать следы и оторваться от противника.
Но на рассвете, когда всем казалось, что наконец это удалось, вдали снова захлопали выстрелы.
Отряд остановился возле узкой просеки. Лес здесь был чистый, прозрачный — до войны местный лесник гордился им. А теперь тридцать измотанных человек мечтали только об одном — как бы выбраться из этого проклятого леса.
Партизаны столпились возле командира. Выстрелы все приближались. У командира было худощавое лицо и красные от бессонницы глаза. И у него не было даже времени, чтобы выбирать решение.
— Остается один выход, — негромко сказал он, — принять бой. Пять человек останутся прикрывать отход отряда. Добровольцы есть?
— Есть, — сказал Бородулин.
— Есть, — услышал он сзади.
— Есть, — раздалось справа.
Пять человек отошли в сторону.
Несколько секунд командир колебался. Он смотрел на Сашу.
Саша давно уже был полноправным бойцом отряда. Вместе со всеми он узнал горечь тяжелых поражений, когда в октябре немцы разгромили партизанскую базу; вместе со всеми, раненый, в рваных сапогах переходил зимой линию фронта; вместе со всеми отправлялся на самые опасные задания… Он имел право быть добровольцем. И он хорошо знал, что в отряде существует закон: добровольцам не отказывают.
И все-таки командир колебался.
— Да вы не бойтесь, — сказал Саша, — я сумею уйти… Мне же проще…
Это было правдой. Он не раз выходил из самых тяжелых положений. Не зря с прошлой зимы поблескивал на его гимнастерке орден Боевого Красного Знамени.
— Ладно, — сказал командир, — оставайся. — Он больше ничего не сказал. Он тоже не любил лишних слов.
Пятеро остались одни. Они проверили автоматы и растянулись в цепь.
В лесу горьковато пахло мокрой корой и прелыми листьями. Косые солнечные лучи рассекали воздух.
И совсем недалеко среди деревьев уже мелькали одинаковые зеленые фигуры.
…Вначале они вели бой все впятером, потом их осталось четверо, потом — трое. Они медленно отступали, перебегая от дерева к дереву. И Саша тоже перебегал от дерева к дереву и все стрелял и стрелял короткими очередями. Автомат трясся в его руках, в ушах звенело. Он ругался яростными, злыми словами и не слышал сам себя. Стреляные гильзы бесшумно падали в траву.
Потом Саше показалось, что он остался один. Справа и слева еще гремели автоматные очереди, но те двое либо уже погибли, либо он просто потерял их из виду.
Сколько прошло времени? Саша не знал. Может быть, два часа, а может быть, десять минут. В бою никогда не знаешь, сколько прошло времени.
«Еще немного, еще…» — говорил он себе.
Было жарко, на гимнастерке медленно расплывались темные пятна пота.
Сколько же все-таки прошло времени?
Он перезарядил диск и подумал, что теперь уже не стоит экономить патроны.
Выстрелы стали реже. Саша понял, что немцы окружают его. Они действовали осторожно и расчетливо. Они медленно обходили его, и скоро кольцо должно было замкнуться.
Пожалуй, еще можно попытаться уйти…
Но он продолжал по-прежнему отстреливаться и перебегать от дерева к дереву. Он знал, как дорога для отряда сейчас каждая минута.
Еще немного, еще…
Потом наступила короткая передышка. Кольцо замкнулось. Только далеко слева ухали гранатные взрывы.
Немцы что-то кричали. Может быть, они предлагали сдаваться.
Саша поднял голову и посмотрел на небо. Солнце уже стояло высоко — над самой головой. Значит, все же прошло немало времени…
Он вытер рукавом пот со лба, вынул гранату и стал ждать.
Отряд уходил все глубже и глубже в лес. И чем дальше уходил отряд, тем слабее становилась там, позади, далекая перестрелка. Выстрелы звучали все реже. А потом стало совсем тихо.
Двадцать пять человек молчали и продолжали упорно идти вперед.
И. Туричин
ДВЕ БУКВЫ
Два танка из прорвавшегося в тыл фашистам соединения генерала Доватора, сердито рыча и переваливаясь через пни и кочки, двигались лесом.
Передний танк вел старшина Иван Мороз — танкист опытный, водивший свой танк по песчаным сопкам у озера Хасан. Лицо его с глубокими морщинами было зимой и летом одинаково темным, обветренным и обожженным. Над хмурыми карими глазами нависли рыжеватые клочкастые брови. Старшина Мороз был настоящим солдатом, скорым и на дело и на шутку. О таких говорят в народе: шилом бреется, дымом греется. На гимнастерке его горели два боевых ордена.
Другой танк вел сержант Алеша Сенцов — молодой, голубоглазый, с ямочкой на подбородке, застенчивый парень. Перед самым началом Великой Отечественной войны он окончил школу шоферов и в первые же дни переквалифицировался в водителя танков. Алеша мечтал о подвиге, был влюблен в старшину Мороза, старался во всем подражать
