Они вышли из сторожки и двинулись в путь. В лесу было тихо, пахло прелым листом и грибами, пересвистывались беззаботные синицы. Невозможно было представить, что еще несколько часов назад этот мирный лес был наполнен воем бомб, свистом снарядов, ревом тяжелых бомбардировщиков.
Они прошли меньше километра, как вдруг старуха остановилась, начала шарить по карманам, потом всплеснула руками и запричитала:
— Ах я, ворона! Забыла паспорт в сторожке! Куда же я без паспорта в такое время! Ты уж подожди меня здесь! Только не уходи никуда!
«Хочет отделаться от меня!» — решил Жора.
Маскируясь в кустах, прячась за деревьями, мальчик неотступно полз по следам старухи. Наконец тетя Уля вышла к сторожке, миновала ее и остановилась у старого дуба. Какое-то время она стояла неподвижно, точно прислушиваясь к чему-то, потом быстро вытащила из-за пазухи конверт и сунула его в дупло.
Старуха застала Жору на старом месте. Мальчик сидел на пенечке и жевал травинку.
— Нашла, родненький, нашла, дай бог здоровья Советской власти, — тараторила старуха. — Паспорт у меня завсегда с собой.
Едва они вышли на дорогу, как поблизости начали рваться снаряды. Жора подивился, с какой быстротой старуха скатилась в придорожную канаву. Он укрылся невдалеке и не спускал с нее глаз. Мальчишка не знал, что ему сейчас делать. Бежать к дубу? Но тогда он упустит старуху. Стеречь старуху, пока не кончится обстрел? Но обстрел может продолжаться несколько часов. За это время конверт из дупла наверняка попадет в руки фашистов.
— Нам по шоссе идти нельзя, — сказал Жора. — Я вас выведу другой дорогой. Идемте скорее!
Как они шли, какой дорогой, — об этом он мне не рассказывал. И вывел он эту самую тетю Улю прямо к штабу дивизии.
Часовой крикнул им, чтобы они убирались. Штатским в этом районе находиться не полагалось. Старуха сейчас же шарахнулась в сторону, но Жора вцепился в нее обеими руками и молча тянул к часовому.
— Пусти! — шипела старуха. — Не положено здесь ходить!
Но Жора упорно тащил ее к штабу.
— Эй, парень! — закричал часовой. — Оглох, что ли? Мотай отсюда.
В это время из штаба вышел командир полка.
— Товарищ полковник, — крикнул, задыхаясь, Жора. — Товарищ полковник, арестуйте ее!
— Чего он вцепился!? Я его знать не знаю! — завизжала старуха.
— Арестуйте ее скорее! Я вам сейчас все расскажу!
— Рехнулся малый! Я же — тетя Уля! Меня в Петергофе все знали! Дай бог здоровья Советской власти!
— Вы почему оказались в запретной зоне? — спросил полковник.
— Это он меня сюда затащил, сбил меня, старую, с дороги! Уж вы мне помогите, прикажите солдатику проводить меня, убогую, в безопасное место.
— Не отпускайте ее! — кричал Жора. — Она, когда спит, по-немецки разговаривает. И конверт в дупло бросила!
Старуха трясущимися руками совала полковнику паспорт:
— Тетя Уля я. Из Петергофа! Врет он все, окаянный! Глаза ему за это выколоть мало! Тупым ножом его резать надо! Чтоб на мелкие кусочки! Дай бог здоровья Советской власти!
До сих пор полковник сомневался: точно ли эта женщина шпионка? Уж очень не походила маленькая старушонка на опасного врага. Но едва она выкрикнула злобные свои слова, полковник насторожился:
— Вам, гражданка, о боге уже пора думать, а вы вон что говорите, — сказал он хмуро. — Ступайте оба в штаб.
Жору допрашивал какой-то майор. Рядом с майором сидел полковник. Когда Жора рассказал все, что знал о старухе, командир полка заявил:
— Если слова твои подтвердятся, сегодня же будешь зачислен в разведгруппу на все виды довольствия.
Жоре особенно понравилось это выражение: «На все виды довольствия».
Слова мальчика, конечно, подтвердились. У дуба была устроена засада и задержан немецкий шпион. На нем была форма офицера Красной Армии. В конверте оказалась схема расположения наших зенитных батарей.
Полковник сдержал свое обещание. В тот день пионер Георгий Антоненко был зачислен в разведгруппу 98-го стрелкового полка «на все виды довольствия». А вскоре он узнал, что «неграмотная уборщица» тетя Уля в действительности была немецкой шпионкой. Ее забросили в Россию за много лет до войны.
С этого времени и до минуты гибели Жоры я, можно сказать, не расставался с ним. Было в моей разведгруппе пять братков, и все мы называли его сынком. Немало потрудились мы в те дни, многое зависело от нас — от разведки. Но вот беда, и я и мои братки плохо знали эту местность. Выручал нас Антоненко. Шустрый, маленький, с озорными синими глазами, он знал свою округу лучше, чем матрос корабль. Лесные тропки, овраги, болота, обходные пути, заброшенные, заросшие стежки — все здесь было им исхожено не раз. Для разведчиков такой парень ценнее штабных карт.
В свободные минуты научил я Жору бросать гранаты да еще кое-каким нашим хитростям. А из карабина он бил не хуже любого из нас.
Вскорости взял я его с собой на одну высотку. Выбрали мы подходящее место и стали следить в бинокли за немецкой передовой. Залив был виден нам, как на блюдечке. Смотрим, буксирчик показался на заливе. Пыхтит, работяга, тянет за собой три большие баржи: везет из Питера в Ораниенбаум боеприпасы. А залив такой спокойный, ясный, как зеркало. Хоть глядись в него. Вдруг грохнуло где-то орудие — и завихрились вокруг баржи водяные смерчи, заухали разрывы. Багровое пламя и черный дым — вот и все, что мы видели теперь на заливе. А когда ветер унес последние клочья черного дыма, — ни буксирчика, ни барж. И был залив по-прежнему чист и гладок, как зеркало.
Я положил бинокль и посмотрел на Жору. Лицо мальчика стало мертвенно бледным.
— Откуда они бьют, откуда они бьют?! — спрашивал он, как одержимый. — Скажи, откуда они бьют?
Я молчал. Я ничего не мог ему ответить. Я и сам не знал, откуда сейчас били немцы, где установлена их батарея. А он, не поднимаясь с земли, шарил биноклем по горизонту и все повторял:
— Откуда они бьют? Откуда они бьют?!
И словно в издевку, над нашими головами просвистел новый снаряд, за ним — второй, третий, четвертый. Разрывов мы не услышали. Только злобный визг врезался нам в уши.
Жора поднял на меня глаза, и я понял его мальчишеский вопрос.
— Теперь они бьют по Ленинграду, сынок, — сказал я, — поэтому мы и не слышим разрывов.
— Значит, в Ленинграде сейчас рвутся снаряды?
Я кивнул головой.
— А мы здесь сидим и ничего не делаем! Там людей убивают, а мы здесь…
Я молчал. Что я мог сказать ему?
— Надо накрыть эту проклятую батарею! — он вскочил на ноги и заторопил меня. — Пойдем к командиру! Надо ему сказать! Надо накрыть ее!
Он был еще мальчик и не умел ждать. Ему казалось все очень просто: он доложит командиру полка, тот прикажет накрыть фашистскую батарею — и готово дело! Но я-то знал, подавить такую батарею — тяжкий
