— Гляди-ка, поехали!
Матросы вскочили на подножки.
Тотчас рядом раздался звонкий ребячий голос:
— Дяденьки! Возьмите меня с собой, дяденьки!
Из-за сизых кустов выскочил паренек лет двенадцати, бледный, худой, с вихрами светлых, давно нечесанных волос. На нем были серые штаны с бахромой вокруг видавших виды башмаков, пальтишко с оборванным карманом и короткими рукавами. Он кинулся к матросам, глядя то на одного, то на другого настороженными серыми глазами.
— Ты откуда такой взялся? С неба, что ли? — весело спросил молодой матрос.
Паренек не принял шутки, насупился и сказал строго:
— Я из Ленинграда.
Впереди хрипло загудел паровоз. Залязгали буфера. Эшелон тронулся.
— Прости, братишечка! Сами бесплацкартные.
— Товарищи! Дяденьки! Возьмите!..
Молодой засмеялся.
— А документы у тебя есть?
— Документы? — паренек торопливо полез за пазуху, достал оттуда алый комок и, семеня рядом с теплушкой, спотыкаясь о шпалы, развернул его. Ветер тронул концы пионерского галстука.
До сих пор молчавший пожилой матрос сказал:
— А ну, Вася, прихвати-ка салагу!
Молодой соскочил на землю, легко подхватил паренька на руки, крикнул матросам:
— Эй, братки, принимай пополнение из Ленинграда!
Несколько рук бережно подхватили паренька, поставили на вздрагивающий дощатый пол. Вася схватился за скобу возле двери, ловко подтянулся и сел, свесив ноги наружу.
— Операция «похищение салаги» завершилась броском! — он глянул лукаво на паренька. — А мама за нами не побежит следом?
— У меня нет мамы. Наш дом разбомбили.
— Еще раз извини, — Вася вздохнул. — Что-то я сегодня все невпопад. Тебя как звать-то, братишка?
— Ковалев Саша.
Матросы обступили паренька.
— Есть хочешь? — спросил пожилой.
— Хочу.
Кто-то протянул Саше котелок с холодной пшенной кашей, кусок ржаного хлеба, деревянную ложку. От каши пахло дымком. Но отродясь Саша не едал ничего вкуснее.
Матросы молча стояли вокруг и глядели, как он ест.
— Погодь! — пожилой отобрал у него котелок. — Нельзя, брат, сразу столько. Заболеешь. Посиди-ка маленько. Опосля доскребешь.
— Ты как же сюда, на линию-то попал? — спросил один из матросов.
— На фронт пробирался. Воевать. Шел, шел и на фашистов наскочил. Ночью. Они стрелять!.. А я побежал. Третий день брожу.
— И не ел ничего?
— Почему? Ягоды ел…
— Как там, в Ленинграде-то? Говорят, много людей с голодухи…
— Много…
— Ладно. Дайте ему в себя прийти. Эко горя по земле ходит! — пожилой потянул Сашу за рукав. — Ложись-ка вот и спи. Потом наговоришься. Порешим, что с тобой делать, куда девать.
— Я на фронт хочу!
— Все на фронт хотят. Давай спи.
Саша положил голову на охапку сена и провалился в теплую мягкую добрую тишину.
…Так Саша попал к морякам-североморцам. Никогда не мечтал о море, а стал юнгой. Стремился на фронт, а попал в школу. Жаждал взять в руки оружие, а вместо него — учебники, схемы двигателей, разрезанные пополам рогатые мины, замки орудий.
Все было необычным здесь, ко всему приходилось привыкать. Пол называли палубой, лестницу — трапом, комнату — кубриком.
Саше казалось, что не будет конца черной полярной зиме, бледным весенним рассветам, странному лету, когда солнце не уходит за горизонт, а только опустится, лизнет края скал и снова лезет в небо. Медленно тянулось время. Но все-таки наконец наступил день, когда юнга Александр Ковалев, по специальности моторист торпедного катера, получил назначение.
2. Первый бой— Товарищ старший лейтенант, юнга Ковалев явился на вверенный вам корабль для дальнейшего прохождения службы! — голос Саши звенит в морозном воздухе торжественно и взволнованно.
Командир торпедного катера старший лейтенант Котов вздернул выгоревшие брови, совсем белые на темном обветренном лице. В зеленоватых глазах его мелькнула настороженность. Ведь перед ним стоял подросток, не матрос. А служба на катере — не шуточное дело! Силенки нужны не малые, выдержка, отвага.
Старший лейтенант посмотрел документы.
— Моторист. Родители есть?
— Погибли.
Саша отвечал коротко, стараясь подавить охватившее его волнение. Он стоял на зыбкой палубе боевого корабля, перед офицером флота, один вид которого внушал уважение, даже почтение. А что, если старший лейтенант сейчас отошлет его под каким-нибудь предлогом?
— Рапорт подавали?
— Так точно.
— На катера просились? У нас — тяжеловато! Мы что? Щепка в океане. Ясно?
Саша вдруг, неожиданно для себя самого, обиделся за катер, на котором ему предстоит служить, к которому он так стремился всеми своими помыслами, горячим мальчишечьим сердцем. Он дерзко посмотрел в настороженные глаза старшего лейтенанта и сказал, четко произнося каждое слово:
— Торпедные катера не щепка, а боевые корабли Советского флота, покрывшие себя неувядаемой славой, — и, понимая, что, в сущности, дерзит начальству, добавил, как бы оправдываясь: — Только они маленькие.
— Ясно, Спасибо за урок, — старший лейтенант сдержал смешок, только в глазах мелькнул веселый зеленый огонек. — Товарищ главстаршина, — обратился он к стоявшему неподалеку главстаршине, — под вашу опеку. Не баловать. Служба есть служба. Можете быть свободным, юнга.
— Есть быть свободным, товарищ старлей! — лихо отчеканил Саша.
Юнге отвели койку в кубрике, который был прямо-таки немного больше спичечного коробка. И началась трудная служба. Вахты. Тревоги. Короткие выходы в залив. Зима — совсем не подходящее время года для плавания торпедных катеров в открытом море. Уж слишком оно свирепо. Большие корабли и те идут с опаской.
Главстаршина Лычагин, опытный моторист, был строг и требователен. Юнга нравился ему. И чем больше нравился, тем строже становился главстаршина. Саша одинаково охотно протирал части двигателя, мыл палубу, тренировался в запуске мотора… Хоть и трудно порой приходилось и уставал, но не жаловался, не ныл. Служба есть служба. Вот только одно омрачало эту службу — погода. Из-за этой самой проклятой северной погоды катера не выходили на боевые операции. Так и не удавалось Саше встретиться с врагом лицом к лицу.
Но наконец наступил для Саши и день первого боя.
Однажды ночью от причала отвалили несколько торпедных катеров. Промчавшись по бухте, выскочили в Баренцево море. Среди них был и катер старшего лейтенанта Котова.
Волны с ревом обрушились на маленькое суденышко. По палубе заплясала, запенилась свинцовая вода. Начало светать.
Катера шли навстречу фашистскому каравану.
В ту самую минуту, когда старший лейтенант Котов, выбирая цель для поражения, скомандовал: «Полный вперед!» — ударила артиллерия вражеского конвоя, открыли огонь береговые батареи противника.
Катер ворвался в лес водяных столбов. Осколками снаряда ранило сигнальщика.
— Кто-нибудь из мотористов — на мостик! Принять вахту сигнальщика! — приказал старший лейтенант.
Саша был на вахте в моторном отсеке. Он не просился наверх. Нет. Он только посмотрел на главстаршину. Поняв этот взгляд, старшина кивнул. Саша бросился к трапу.
Упругий ветер ударил в грудь, перехватил дыхание. На глазах проступили слезы. Саша повернулся к ветру спиной, чтобы хватить воздуха.
— Аппараты, товьсь! — командует старший лейтенант.
Кажется, что катер уже не касается зеленоватой воды, а летит птицей прямо на вражеский корабль. Секунда, другая…
Залп!
Катер, отворачивая, почти ложится на борт. Вражеский корабль начинает крениться. Над ним вздымаются черные фонтаны дыма и пляшущие оранжевые блики пламени. Торпеды достигли цели.
А возле катера взрывают воду снаряды, над головами с визгом проносятся смертоносные светлячки — трассирующие пули.
Саша почувствовал слабость. Во рту стало сухо. К горлу подступила тошнота.
Казалось, что он
