— Пойдем, Зина, в Оредеж. Говорят, их туда увезли. И Нюру Семенову взяли, — добавила она.
Полное имя Нюры было — Анна Петровна, но Зинаида Ивановна и Наталия Кузьминична называли ее между собой запросто, по имени. Она была торковическая и выросла на их глазах.
В Торковичах Нюра окончила школу рабочей молодежи и здесь же, на стекольном заводе, вступила в комсомол, а затем и в партию.
Почти десять лет она проработала в Торковической школе, и лучшей вожатой нельзя было и желать — так любила она детей и свое дело. Когда немцы захватили Торковичи, она по решению райкома осталась в поселке, чтобы помогать партизанам. В партизанский отряд ушла почти половина коммунистов со стекольного завода.
Нюра Семенова хорошо знала своих «дочек», как она в школе иногда ласково называла комсомолок и пионерок. Для работы в подполье она выбрала трех самых надежных: Яковлеву Тасю, Богданову Катю и Лиду Ефграфову. Связной стала тринадцатилетняя пионерка Галя.
Когда Зинаида Ивановна услышала от Наталии Кузьминичны о Нюрином аресте, то сразу же подумала, что теперь Гале и Тасе не так будет страшно в гестапо, раз с ними вместе их старшая пионервожатая. И еще она подумала, что действительно, может быть, Галя скоро вернется.
От Торковичей до Оредежа было 4 километра. Зинаида Ивановна с Наталией Кузьминичной прошли это расстояние за полчаса — так торопились они узнать о судьбе своих дочек.
Оредежская комендатура помещалась в желтом деревянном здании, слева от вокзала. До войны здесь было железнодорожное управление. Больше двух часов прождали они коменданта.
— Zurück! — закричал на них немецкий часовой, когда они вздумали было заглянуть в окно комендатуры. И они сразу же отошли. За полтора года оккупации они уже знали некоторые немецкие слова. А грозный окрик «Назад!» раздавался у них в поселке довольно часто.
Наконец появился комендант — пожилой усатый майор в очках. А с ним тот самый переводчик, что был вчера при аресте.
— От-прав-лены в де-рев-ню Го-ры-ни, — сказал переводчик, словно диктуя, раздельно и громко.
До Горыни было 15 километров.
Расстроенные, возвращались они домой. Дорога теперь казалась им длинной и скользкой, хотя точно такая же гололедица была и утром. Они шли и строили разные догадки. Кто же отправлен в Горыни? Все трое или только Галя с Тасей? Если бы их отвезли в Лугу, это было бы понятно — там находился немецкий штаб. Или оставили бы в Оредеже, где была комендатура, жандармерия и тюрьма, устроенная в бывшем Доме культуры. В одной половине дома был концертный зал, а в другой половине немцы приспособили комнаты под камеры.
— Как ты думаешь, Зина, — сказала в раздумье Наталия Кузьминична, — почему их отправили в Горыни?
Когда Зинаида Ивановна и Наталия Кузьминична подходили уже к дому, навстречу им попалась жившая по соседству старушка.
— Ну как, видели дочек-то? — спросила она.
— Нет, не видели, их в Горыни отправили.
— В Горыни? Далеконько вам будет передачки им носить. А я вчера их вечером видела, когда от племянницы шла, — и она принялась рассказывать, как, подойдя к дому Нюры Семеновой, увидела у ворот сани, а в них Галю и Тасю. — Сидят и поют: «Проснись, вставай, кудрявая», а я остановилась да и говорю: «Как же это так, вас забрали, а вы песни поете?» А твоя-то, — она поглядела на Наталию Кузьминичну, — и отвечает мне: «Отчего же нам не петь, раз мы ни в чем не виноваты?» И Галя тоже так: «Плакать нам, что ли? Да и что такое, что забрали. Выпустят». Обе веселые и в одинаковых беретиках. Я еще подумала: «Ишь ты, словно на гулянку собрались». А около саней немецкие солдаты стоят, их стерегут…
Она рассказывала по-старушечьи, подробно, не спеша и все не переставала удивляться, почему это арестованные не плакали, а пели.
В этот день обе матери прошагали в оба конца 8 километров, и все же, несмотря на усталость, они готовы были не отдыхая идти в Горыни.
Но на улице начинало уже смеркаться, и это остановило их. Идти на ночь глядя 15 километров по глухому, занесенному снегом лесу, да еще не зная дороги, было безрассудно. И они решили подождать: до утра.
С вечера Зинаида Ивановна начала собирать передачу для Гали.
Раиса сидела за столом и шила, а Зинаида Ивановна разбирала Галины вещи. Невольно вспомнилось, как она до войны собирала во время летних и зимних каникул в пионерлагерь Галю. Все шесть лет Галя была первой ученицей, и школа ежегодно давала ей путевку в лагерь. И это было очень кстати, так как здоровье у Галинки было слабое. Муж Зинаиды Ивановны работал лесным объездчиком и получал немного, но все же каждый раз, когда Галя ехала в пионерлагерь, ей покупали какую-нибудь обновку: это были недорогие туфельки или сандалеты, а то и платье из пестренького сатина или ситчика, которое Зинаида Ивановна шила ей сама. Для тюрьмы другое требуется, а вот что?..
— Мам! — окликнула ее Раиса.
Зинаида Ивановна очнулась от своих дум и принялась собирать передачу. Так что же ей взять? В первую очередь, конечно, что-нибудь теплое. Ведь каждый день могут ударить морозы, да к тому же помещение, в котором находились заключенные, отапливалось плохо.
За этот год Галя сильно вытянулась, и некоторые кофточки и платья были теперь ей малы.
— Возьму-ка я эту кофточку, — сказала Зинаида Ивановна. — Она тепленькая и будет ей впору. — Боясь разбудить Бориса, Зинаида Ивановна говорила шепотом. Свернувшись калачиком, он спал тут же, в комнате. У него болели зубы, и поэтому он лег сегодня рано.
— Полотенце не забудь, — напомнила Раиса. Она хотела было добавить: «И мыло», — но тут же осеклась. Вот уже полгода, как мыла не было в доме. И мылись и белье стирали щелочной водой.
— А не положить ли ей иголку с нитками? — сказала Зинаида Ивановна. — Зашить чулок… или пуговица оторвется… Мало ли что?
Она достала с полки коробку с Галиным рукодельем. Тут лежали простые и цветные нитки, а также бархатная подушечка с иголками. Лежал в коробке и маленький настенный коврик, свернутый в трубочку. Зинаида Ивановна развернула его и молча долго смотрела на коврик. На куске сурового полотна был вышит аппликацией букет красных роз. Только один бутон не успела дошить Галя.
— С добрым утром! — вполголоса прочла, наклонившись, Раиса вышитую крестиком надпись под букетом.
«Где оно это „доброе утро“?» — подумала с горечью Зинаида Ивановна, убирая коробку на прежнее место.
Когда все было сложено и завязано в узел, Зинаида Ивановна встревожилась: не слишком ли велик узел? Разрешат ли гестаповцы такую большую передачу? Ведь надо ей еще и еду какую-нибудь. А это значит, еще один узел будет. Что же делать-то? Развязав передачу, Зинаида Ивановна снова
