— Посмотришь на себя там внимательно в зеркало, может, и увидишь там чего-нибудь полезное. Я буду только рад, если ты после этого инцидента станешь хоть немного меньше гадить своим близким.
Я улетаю на следующей неделе. Думаю, что завтра вечером мы с Панасом устроим у него дома небольшой мальчишник. Там есть о чем поговорить. Будь на связи. Ладно, пока. Я опаздываю.
Услышав, что дверь кабинета начальника хлопнула, в коридор к Глебу выскочила Светлана.
— Вот…
Капитан Глеб недоуменно нахмурился:
— Что это? Ах да, факс.
— Это вам, — девушка протянула Глебу два листа бумаги. — Все получилось хорошо, правда ведь?
— Все хорошо, все просто великолепно. Уверен, что у вас все и всегда получается замечательно.
Хорошенькая Светлана смутилась и покраснела.
— Скажите, вы к нам по делам или отдыхаете? Ну, в общем, вы к нам в магазин еще когда-нибудь придете?
Глеб укоризненно улыбнулся и шутливо погрозил девушке пальцем:
— Только факс, мэм, только факс…
В коридор вывалился Данилов и с хитрой гримасой стал громко орать на весь офис и трясти руку Глеба:
— Извини, друг, что не провожаю тебя! В командировку мне нужно собираться, срочно, на неделю. Так что вот, братан, такие вот у нас дела. Ну все, до скорого!
Потом, «в чувствах», попытался его еще и обнять, но Глеб уверенно отстранился и с задумчивостью посмотрел на Германа.
«А ножки-то тонковаты, да и кривенькие они у него вдобавок.»
С недавних пор капитан Глеб Никитин почему-то не доверял мужчинам со слабыми ногами.
НЕНАВИСТЬЯ так этого хочу! Всегда в моих снах вижу обнаженных людей… Почему мне каждый раз снятся одинаковые мускулистые тела, их много, один и тот же запах теплого пота, сумрак мягких ковров, гибкая женщина… ее тело… она стонет, почти кричит…
Может быть, это стыдно? Может, неправильно?.. Зачем это все так? Но ведь такое, наверно, возможно… Ведь мне так хочется быть там, с ними, в той сладкой восковой темноте…
Я не испугаюсь, я хитрее, я обману вас… я заставлю уважать все, что я знаю, все, что было в моей жизни, что у меня получается и что сейчас так дорого для меня…
А потом…
Зима. В теплой красивой машине, богатые улыбающиеся люди… мне хорошо дышится хрустящим воздухом, никогда уже не будет холодно и страшно… Если вдруг внезапно лед и темнота — всегда можно в уютный сумрак кабины, опять знакомый разговор, хороший смех, звон бокалов… Никто и никогда… Ни за что. Иначе — смерть.
Суббота. 16.00. Прогулка— Ла-адно. Давай выгоняй своего бегущего кабана из больнички. Хватит ему на кровати валяться да вкусную микстуру с ложечки пить. Тоже мне больной нашелся, — Капитан Глеб подмигнул Людмиле. — А мы пока с подружкой погуляем по городу, посмотрим, как хорошие люди у вас тут живут, чем дышат. Ну все, пока. Мы пошли.
Людмила повернулась близко к Глебу, пряча слезы от дочки:
— Слушай, ты там как-нибудь повеселей с ней, ага?
Маленький летний дождь прошел. Ветер быстро высушил городской асфальт. На отмостках больших домов и на черных канализационных люках пари́ло.
С последних больничных ступенек Глеб окликнул девочку:
— Послушай, Эмми, давай сегодня в зверинец не пойдем.
— Почему, мы же договаривались?!
— Там грязно после этого дождика, бедные зверюшки чумазые в клетках сидят… Вот если бы тебя посадить в клетку, написать на табличке: «Девочка, детеныш человека, русской породы, девять лет, поймана во дворе около качелей, любит мармелад», а вокруг клетки будут негры ходить и китайцы, смотреть на тебя, фотографировать и хлеб черствый в клетку кидать?
— Людей нельзя в клетках показывать. — Эмма загрустила. Пластмассовые божьи коровки на кончиках ее жиденьких косичек трагически затрепетали.
— А зверей?
— Зверей можно.
— Всех?
— Ну, наверное…
— И даже твоего любимого кота? Как ты думаешь, ему бы понравилось в грязной клетке целый день сидеть и плохое мясо кушать?
Эмма шагала, задумавшись и, казалось, уже не обращала никакого внимания на последние слова Глеба.
— Ладно, знаю, — она решительно подняла ладошку и смешно наморщила нос, — в Луна-парке на набережной клеток нет. Они вчера только приехали. Пойдем туда.
Страшный скрежет убогих аттракционов тесно смешивался со смехом и визгом разнокалиберной детворы. За те двадцать минут, которые понадобились Эмме, чтобы прокатиться на четырех разных каруселях, Глеб Никитин успел передумать многое. В том числе и о необъяснимом мужестве и бесстрашии маленьких детей перед лицом сознательного издевательства взрослых, которые стремятся так мило их развлекать. Голова трещала неимоверно. Он широко улыбался, когда девочка проносилась где-то вверху, отгонял шустрых мелких пацанов, бессовестно занимавших впереди них очередь на следующий аттракцион, покупал мороженое и чупа-чупсы, чтобы встретить Эмму, когда она, счастливая, подбегала к нему с очередных «горок», а сам размышлял…
На выходе из Луна-парка стоял разрисованный контейнер с более спокойными забавами. Привычных пневматических ружей не было, горожанам мужского пола предлагалось демонстрировать меткость, бросая в цель теннисные мячи. Мишень — чудовищно пожилой, олимпийский Мишка, который почти лежал, с какой-то незнакомой хищной полуулыбкой откинувшись на свою толстую фанерную спину. От смельчаков требовалось заполнить мячиками лунки на его разноцветном поясе. Кислый, с грустными неопохмеленными глазами толстяк вяло наблюдал за подходившими к его объекту редкими кандидатами в снайперы.
— А почему ты, Глеб, не развлекаешься? — Эмма покрутила головой и побежала бросить в урну бумажку от мороженого. — Ты грустишь? Из-за моего папы, да?
— Да что ты! Ничего я не грущу! Меня просто укачивает на качелях, вот я и…
— А ты побросай мячики, здесь у тебя голова не закружится. Побросай, Глеб, а? Ну пожалуйста!
После того как капитан Глеб метко удовлетворил спортивного зверя, украсив его пояс всеми пятью мячиками, толстяк порылся на витрине с разноцветными безделушками и выдал Эмме приз — небольшое зеркальце в пластиковом зеленом чехольчике.
— А Леди Гагу можно? — робко посмотрела Эмма на красивую открытку.
— Нет. Леди в призах только на силомере, — толстяк с усталым вздохом откинулся в продавленное брезентовое кресло.
— Ну, чего надулась. Не горюй, зеркальце ведь тоже хорошая вещица.
Глеб ласково обнял девочку за плечи.
— Призы, которые люди выигрывают на ярмарках и в Луна-парках, иногда бывают волшебными. Это мне моя мама рассказывала, когда я тоже был маленький. Вот и в этом зеркальце наверняка живет человечек, который может много интересного тебе про саму тебя рассказать. Только, конечно, если ты с ним подружишься и будешь ему сильно-пресильно доверять.
— Нет таких человечков в зеркалах. И не бывает, — обида Эммы еще не прошла.
— Бывает, бывает. Вот, например, как зовут твою самую лучшую подружку?
— Самую лучшую? Из нашего класса? Катя Скалкина, она сзади меня сидит.
— Ну так вот, подружка твоя, Катя… допустим, что вы с ней поссорились. Она расстроилась и уверена, что это ты ее нарочно обзываешь, а ты думаешь, что она
