– Эй, Шум, – позвал его Карач. – Ты… Ты вот что скажи: ты ж говорил, Феликса шмальнули. Ты ж говорил, снайпер. А он вот он, и кровь только с носа. Хошь сказать, само заросло? «Выхлоп» вылечил, да? Да, урод?
– А, я тебя понял, – ответил Шумейко, развернувшись лицом к собеседнику. Голос рядового заметно ожесточился, все его тело сжалось, словно тугая пружина, а палец обвинительно уставился на Караченко, как будто это он бросил своего сержанта умирать. – Хочешь меня заложить, да? Ты, урод гребаный, ты хочешь меня заложить?! Тогда слушай сюда! Вот этот гондурас, – пулеметчик указал на Дзержинского, – он… Он просто долбанутый, понимаешь? Эта падла приперлась ко мне и сказала, что ему нужна рация. Я, такой: «Ладно! На те рацию!» И че ты думаешь?! Созвонился, побазарил – и раздолбал мою рацию об пол! Сволочь! Знаешь че? Он думал, по нам долбашит снайпер! Снайпер, едрить его налево! Не-не, он реально стрелял, базару нет! Вот только не по нам. Не по нам! Оно ж по звуку понятно! Глухой – по нам, сухой – не по нам! Да только этому плевать. – Шум смачно плюнул на пол. – Ему пофиг. Он психует, тычет в тебя «калашом», делает че угодно, но только не включает голову. Когда-нибудь этот мудак нас уроет. Я-то это давно понял, но тебе, тебе надо все разжевать! Вот тогда… Тогда было близко. Из-за него мы могли не успеть. А благодаря мне… Благодаря мне, Карач, ты еще дышишь. Так что перед тем, как меня заложить, подумай, надо оно тебе или нет. Просто подумай, на кой хрен те спасать этого конченого дебила? Чтобы он тебя все-таки урыл? Меня-то рядом уже не будет. Не будет.
– Не… Не заливай, – прошипел Дзержинский, приподнявшись на локтях. – Ты. Рацию зажал. Скотина. Если б… Если бы я те дуло в башку не упер – хрен бы ты ее отдал!
– Так, отставить разговоры! – приказал сержант Желиба. – И без вас башка трещит, е-мое…
– Ну так ты еще раз вдолбись с разгона в стенку – может, полегче станет! – предложил Шум.
– Не учи ученого, дух гребаный. Вот прижмет тебя «Выхлоп» так же, как меня, – вот тогда и глянем, че ты будешь делать.
– Хорош. – Дзержинский с трудом встал на ноги. – Нам… Нам надо идти. По рации сказали. Сбор у казарм.
– Ты че? – впервые за долгое время подал голос рядовой Ершов, отняв измазанную засохшей кровью ладонь от поврежденного глаза. – Предлагаешь ковылять туда? – он указал на пустой оконный проем, возле которого стоял Шумейко. – Сейчас? Да нас там всех положат нахрен! Один пулемет – и нам же конец! – В здоровом зрачке на долю секунды проскользнула угловатая, клыкастая тень страха. Страха снова попасть под огонь, как тогда, у неизвестного комплекса на окраинах Зоны. Страх снова увидеть, как пули рвут на части беспомощных товарищей. Страх снова оказаться в ситуации, когда единственный выход – бежать, молясь, чтобы смерть не ударила в спину. Когда автомат в руках становится всего лишь бесполезным сплавом железа и древесины. Когда нет ни единого шанса на победу.
– Ну ты выдал, конечно! «Надо идти»! – с усмешкой передразнил Шумейко. – Вот куда ты? Блин! Оглянись вокруг, а! Вот этот, – РПК-74 в его руках уставился на раненного в ногу бойца, – не сможет идти. Вот этот, – пулемет сместился в сторону Ерша, – он ваще слепой. А ты… Да ты посмотри, просто посмотри на себя! Ты на ногах еле-еле стоишь! Я ж видел, как тебя по улице мотыляло. Сначала ваще думал – зомби. Если б не этот, – рядовой кивнул в сторону Карача, – пристрелил бы нахрен. Так что ты, ты тоже не сможешь идти.
Проворчав нечто похожее на «сборище ссыкунов», сержант Желиба подхватил стоявший рядом АКМ и поднялся с пола. Плохо заправленный конец бинта от резких движений свесился с бровей, частично перекрыв черному обзор. Грубо выругавшись, рубежник поправил перевязку и в два шага оказался за спиной Дзержинского. Положив руку калеке на плечо, он развернул пережившего «Выхлоп» счастливчика лицом к себе.
– Феликс, – обратился к товарищу по клану Желиба. В его голосе не было ни тени той издевки, которой насквозь пропитались слова Шума. Не было той дрожи, которая звучала в репликах Ершова. И не было той обреченности, которая просматривалась на лице безмолвного бойца с перетянутым жгутом ногой. Напротив, в его голосе звенела надежда. – Ты говорил с летехой? Он сказал – к казармам?
– Д… Да, – с большим трудом подтвердил Дзержинский. Он и сам понимал, что зря все это затеял. Понимал, что остальные ясно видели, как тяжело ему элементарно держаться на ногах. Понимал, что для этого маленького отряда он – не более чем обуза. Если его возьмут с собой, калека просто свалится без чувств по дороге к казармам и, возможно, уже никогда не очнется. Однорукий сержант понимал, что его организму жизненно необходим отдых. Долгий, беззаботный отдых на спальном мешке где-нибудь в безопасности, подальше от скрывающихся в тени завода сталкеров. Понимал, но, тем не менее, не мог поступить иначе. Потому что «Рубежу» нужен каждый боец.
– Хорошо, – кивнул Желиба. Его глаза радостно сверкнули. – Значит, выступаем.
– Э-э-э, подожди! – вклинился Шум, став рядом с двумя сержантами. – Вы тут оба не охренели? Куда выступаем?! Мы тут шо в крепости! Вот на хрена, объясните мне! На-хре-на?! Чтоб пулю получить?! Чтоб вся эта звездобратия потренировалась, да?! Мишеньками для них побегать или че?!
– В крепости, – прыснул словесным ядом сержант с перемотанной головой. – Этим, – он показал большим пальцем за спину, – хватило мозгов послать вперед автоматчиков. Отвлекать внимание, пока снайпера хреначат по нашим огневым точкам. Думаешь, они не додумаются? Долбанут со всего, что есть, а потом закидают гранатами через окна. Раз-раз – и все! Мы тут не в крепости, сосунок. Мы тут в самой настоящей ловушке!
– Мы уходим, – добавил однорукий. – И это приказ. А приказы… Приказы, мать твою, не обсуждаются.
– А знаешь че?! – На лице пулеметчика заиграли желваки. – Может, пошел ты со своими приказами, а? Вот это, – он ткнул пальцем в карман на разгрузке командира, из которого торчала тонкая антенна рации, – это ж моя рация, да? Та, которую ты об пол расфигачил? Она же, да? Она! Сколько мы
