— Ты бы хоть глоток сделала за вечер, — надоел мне ее фарс.
Она изящно искривила бровь, отставляя бокал:
— Я ни разу не уезжала с незнакомцем из клуба в отель…
— Чего ты еще ни разу не делала из того, что творишь сегодня? — усмехался я, прикидывая, за что буду ее хватать, когда она даст деру.
— Ни разу не ходила на каблуках. — Мне нравилась эта ее улыбка — другая, настоящая. — Терпеть не могу юбки… И этот топ — просто ужасный.
— Нужно было подцепить меня…
— Да, — виновато пожала плечами.
Все, что ты скажешь, я использую против тебя.
— Ложись на кровать, — приказал глухо. Она вздрогнула, поднимая на меня глаза.
— Так сразу?
— Ночь скоро кончится, а за день нам выпить уже не придется.
Я проследил взглядом, как она направляется к кровати, как с едва слышным вздохом снимает туфли и опускает ладони в центр покрывала. В каждом движении — надежда на то, что оно будет последним. Только черта с два ты от меня сбежишь — будешь двигаться сегодня всю ночь, я слишком зол и голоден. В голове слегка подернулось дымкой. Я моргнул, но взгляд с нее не спустил, замечая, с какой надеждой она ждет действия того, что подсыпала мне в бокал. Захотелось рассмотреть поближе…
Медленно поднялся и направился к ней:
— Я просил лечь на кровать, — напомнил застывшей на четвереньках девушке.
Первая волна растерянности прошла по ее телу мурашками, когда она послушно улеглась на покрывало, раскинув руки. Грудь тяжело вздымалась, губы сохли, и она постоянно облизывала их, тяжело сглатывая.
— Еще мартини? — издевательски усмехнулся.
Странно, но мне казалось, что стоит коснуться ее — и пути назад не будет. Она затягивала меня куда-то будто скрытым подводным течением, из которого уже не выбраться и не вернуться к отправной точке. Или это меня долбила дрянь, что разгуливала в крови, пытаясь вырубить.
Ее кожа будто вспыхнула под пальцами — такой горячей показалась, хотя, скорее, это у меня слегка поднялась температура и похолодели ладони. Но это ненадолго. Я коснулся ее колена и медленно повел руку вверх, наслаждаясь этими секундами спокойствия, когда еще можно просто дышать ей.
Теперь, после душного клуба, я, наконец, мог слышать ее запах, и он был моим каждой своей нотой. Горько-терпкий, бескомпромиссный… такой либо нравится раз и навсегда, либо вызывает жгучую неприязнь. Мне нравился. Я склонился ниже к ее животу, чтобы вдохнуть глубже и услышать стук ее сердца. Невыносимо захотелось коснуться ртом, и я перестал сдерживаться — опустился ниже и провел губами от пупка и ниже.
— Ты теперь моя… — и я повторил путь языком.
Она вцепилась пальчиками в простыни и выгнулась, а я двинулся выше. Содрал с нее чертов кусок прозрачной ткани, расстегнул лиф… и все это время глядел ей насмешливо в глаза.
— Что с тобой не так? — прошептала она одними губами.
— А тебе не сказали те, кто нанимал? — и я сжал маленькую грудь совсем легко, но и на это она отреагировала бурно — выгнулась и застонала. Держалась за мой взгляд, но никакой мольбы о пощаде в ее глазах я не заметил.
— Нет… — выдохнула она и обхватила меня за шею.
— На киборгов снотворные не действуют, — наслаждался я эмоциями изумления в ее глазах, но недолго.
Мне нужны были другие. Животный голод пустил по телу волну возбуждения, разогнавшую остатки препарата в крови. Пальцы стали горячими и чувствительными. Я стянул футболку и джинсы и вернулся к ней, трясущейся на постели. Но успокаивать ее не собирался.
— Что… что потом? — уперлась она ладонями в мою грудь.
— Я давал возможность уйти. — Ее лицо вблизи казалось еще более идеальным и… «моим». — Помнишь?
Надо будет узнать, что там она мне подсыпала… Но потом.
Я запустил пальцы в ее волосы и дернул к себе, впиваясь в ее рот. Злость клокотала в груди — на этот вечер, на эту дурочку в моих руках вместо профессиональной шлюхи, на два прошедших месяца…
Я не собирался ее щадить, целуя зло и жестко, сжимая пряди мягких волос между пальцами. И зря мне показалось, что она сдалась. Стоило прикусить ей губу, бестия выдернулась из рук и залепила пощечину, спуская что-то внутри с предохранителя.
Я одним броском распял ее на кровати, прижимая собой, жадно целуя, почти кусаясь. Она извивалась и вскрикивала подо мной, но вырываться не пыталась. Нет, если бы она заорала, чтобы выпустил и не трогал, я бы отпустил. Никогда не насиловал и не собирался. Но девчонка обвила мои бедра ногами, кусаясь в ответ и невозможно возбуждающе постанывая. Мы напоминали диких зверей на случке, когда невозможно хочется друг друга и когти втянуть нет сил.
Кажется, я порвал ей трусы, пытаясь стянуть их и втиснуться между бедер. Все, ради чего дышал сейчас — ворваться в нее до предела, резко и сильно, чтобы взвыла и поняла, кому сейчас принадлежит, но ни черта не вышло. Девочка оказалась такой тесной, что влететь в нее не смог. Я прижал ее руки к кровати, глядя в бешеные блестящие глаза, и толкнулся, насколько получилось. Она закусила губы и прижалась ко мне сильней. В какой-то момент показалось, что я так и останусь почти снаружи — не с моим прибором ее трахать… Но отступать было некуда. Я обхватил ее шею и, прижав к кровати, впился остервенело в ее рот. Она глухо вскрикнула, когда заполнил ее одним рывком, и вцепилась ногтями в мою спину, тяжело дыша.
— Совсем одичала, — усмехнулся ей в губы и двинулся медленно, прислушиваясь к ее реакции.
Желание наказать разбивалось о чертов страх сделать больно! Я, блять, боялся сделать больно после того, как у нее не вышло меня вырубить!
Девочка жарко дышала и постанывала в мой рот, наполняя чувством давно забытого восторга — ей было хорошо! А когда она сама накрыла своими губами мои — я улыбнулся. Злость разлетелась, осталась только она — всклокоченная, мокрая и вся моя. Я толкнул ее на спину и задвигался сильнее и резче, любуясь лоснящейся от пота кожей и вздрагивающей грудью с возбужденными сосками. Девчонка закричала громче, жмурясь и выгибаясь, не оставляя мне шанса сдержаться… И я кончил в нее, едва не рухнув сверху — так сильно ударило в голову. Двухмесячное воздержание и дрянь в бокале делали свое дело…
Только это было лишь начало… Сначала я снова довел ее до такого же состояния — девочка оказалась горячей и голодной не меньше, хоть сопротивлялась уже сильнее. Но то, как ломался ее протест о жажду разрядки, делало месть особенно приятной. Она дрожала и насаживалась на мои пальцы и язык сама, лишь бы позволил ей кончить.
В третий раз мы
