В центре города, в самой отдаленной от пустыни точке, всё равно порой возникало чувство, что стоит только выглянуть в окно, как вместо задыхающейся от гари улицы глазу откроются бесконечные пески. Жар пустыни, запечатлённый на магнитной плёнке, в записи причудливых шумов, необъяснимо передавался и самому Ниву. Частенько посреди рабочего дня он поднимался из-за стола и, встав у стены, подставлял лицо под холодные струи воздуха, которые выдыхал настенный дхаав, работавший, не переставая, весь день.
Это помогало ему думать. Или, напротив, забыться на несколько секунд, отвлечься от мучительных попыток услышать в записях что-либо, кроме шума.
После целого дня, проведённого в тяжёлых наушниках, Нив верил, что из пустыни и не приходит других передач, кроме той мешанины звуков, которую присылали в бюро на кассетах. Зачастую даже восстановленное послание, в котором чётко прорезался чей-то голос и отчётливо слышались отдельные слова, оставалось пугающей бессмыслицей – казалось, что человек, зачитавший сообщение, попросту сошёл с ума.
Нив часто вспоминал о доме.
У него было бессрочное назначение, и он мог оставаться в городе хоть до конца жизни. Или перевестись – это не возбранялось, – отработав на новом месте хотя бы пять лет.
Пять лет.
Этот срок был невыносимым. Даже один год, проведённый в городе, длился дольше, чем вся его прошлая жизнь. Нив боялся, что за эти пять лет с ним произойдёт что-то непоправимое – он сойдет с ума, как авторы разгадываемых им посланий, забудет свой дом, или его лёгкие не выдержат отравленного городского воздуха, и ему придётся до конца дней ходить в дыхательной маске.
И Нив решился. Спустя всего год.
Существовала специальная процедура подачи прошений о переводе: сначала писалось заявление на стандартном гербовом бланке, спустя несколько дней приходил официальный ответ о начале рассмотрения, после чего (обычно через неделю или две, но иногда и позже) назначалась пари́кша, которую всегда проводили в гармии на северо-западе, где в ясный день, за косогорами обветренных домов, сверкала на солнце песчаная коса.
Нив думал, что его вызовут в первый же день.
Он и боялся, и желал этого. Утром на станции он был уверен, что ждёт поезда уже несколько часов, хотя минутная стрелка его старого хронометра не успела даже сместиться с востока на север. Потом вдруг захотел выйти на первой же остановке.
Он нарушил порядки, он проработал по контракту всего лишь год.
В бюро утром всё текло обыденно и привычно – мерцающие лампы в коридорах, шипение приёмников, сквозняк, – но Нив во всём искал подвоха. Он не сомневался, что коллеги уже знают о его переводе. Он на всё обращал внимание. Кто-то отвернулся, увидев его в коридоре. Кто-то нервно почёсывал щёку при разговоре. Ниву постоянно слышалось собственное имя – в обрывках разговоров, даже в трещащих записях на плёнке. Он вздрагивал, когда кто-то проходил мимо.
Во время перерыва – сразу после полудня, в самый солнцепёк, – Нив не пошёл с другими в самад, а спустился на улицу. Ему не хотелось есть.
Он быстро шагал вдоль бадвана, против движения поездов, навстречу слепящему солнцу. На лбу выступил пот, рубашка на груди потемнела. Из-за дрожащего в воздухе зноя дома впереди походили на пустынные миражи, словно там, в конце улицы, открывались бесконечные пески. Нив шёл с таким упрямством, словно не собирался возвращаться. Сил уже не хватало сидеть на сквозняке, вздрагивая от малейшего шума – ожидая, что вот-вот ударит в спину дежурный сигнал, и его вызовет к себе начальство, чтобы отсчитать за самоуправство.
Он добрался до конца улицы.
Перед ним открылась не пустыня, а широкий и шумный проспект. Два вимана низко пролетели один за другим, оставив после себя длинные дымные полосы. Скорый поезд пронёсся по бадвану, поднимая пыль. Нив постоял так несколько минут, прикрываясь от полуденного солнца, и побрёл обратно.
После оглушающего пекла улицы здание бюро показалось ему промёрзшим насквозь. Он сел за стол. Дхаав бил струёй холодного воздуха в спину. Нив передвинул стул, и теперь дхаав садил в плечо. Запись, которую ему приходилось слушать, была совершенно лишена смысла.
Он не выдержал и ушёл с работы задолго до сумерек, когда ещё стояла изматывающая жара. На следующий день всё повторилось снова – и снова ничего не происходило. Как и спустя неделю. Однако Нив ждал.
Через месяц он нашёл в почтовом ящике письмо с печатью бюро – официальное приглашение на парикшу.
До этого Нив проходил парикшу только однажды – когда жил и работал в Южном Хапуре. Тогда всё закончилось легко и быстро, как если бы решение приняли задолго до его прихода. Ему задали несколько дежурных вопросов, попросили рассказать о текущей работе и прервали его тщательно отрепетированную речь на полуслове. Пожелали удачи – не искренне, а по протоколу.
Когда Нив ехал на поезде на вторую в своей жизни парикшу, то уже представлял, как через несколько дней вернётся домой, в Южный Хапур. Не будет ни бадванов с ревущими поездами, ни высотных зданий, раскрашенных в немыслимые цвета. В день его возвращения наверняка пойдёт дождь – чистый грозовой ливень, какие нечасто увидишь на границе песков. На улицах соберётся множество людей с одинаковыми чёрными зонтами, ветер принесёт запах чистой воды. А ночью он выйдет из дома, чтобы немного пройтись перед сном и увидит на небе звёзды.
Заами́тром – ответственным за парикшу – оказался пожилой мужчина с совершенно седой головой. Комнату распирало от духоты. Шторы на окне слегка приоткрыли, и глаза резало солнце. На столе лежало личное дело Нива.
– Значит, хотите вернуться в Южный Хапур? – спросил заамитр.
– Да.
Заамитр устало сощурил глаза.
– Что не понравилось? Город? Работа? Может, местные жители?
– Я просто соскучился по дому, – улыбнулся Нив.
Старик полистал его личное дело.
– Так. Это понятно.
Он отложил папку, сцепил пальцы и деловито посмотрел на Нива.
– Значит так. Хотите вернуться – это понятно. В какой роли вы видите себя в Южном Хапуре?
– Меня бы полностью устроила позиция, которую я занимал раньше.
– Позиция, которую вы занимали раньше. Это понятно. А вас, простите, не пугает, что это будет, по сути, серьёзный шаг назад?
– Не пугает. Я люблю свою работу.
– Но только не ту работу, которая у вас здесь?
Заамитр осклабился, развернул личное дело Нива и лениво перевернул несколько страниц. Казалось, ему просто нечем занять руки.
– Год – это, конечно, маловато. Но, кстати, я сам приехал из небольшого города. Так что вполне могу вас понять.
Он поднялся из-за стола, вздохнул и протянул Ниву руку на прощание.
– Я вас услышал. Было очень приятно с вами пообщаться. Мы сообщим вам о нашем решении.
Нив возвращался домой в недоумении. На следующий день ему пришёл официальный отказ.
Согласно процедуре о переводах, с которой Нив детально ознакомился ещё в
