Похоже, давление, подобно удару, пришлось на солнечное сплетение. Дыхание перехватило, а затем просто защемило. Но не было сил даже пытаться вдохнуть, Малфой просто бессмысленно и равнодушно ушёл в отключку, надеясь, что теперь точно задохнётся и умрёт…
Интересно, сколько времени прошло? Сколько раз его ещё ухитрились ударить? Как давно его оставили в покое?
А впрочем нет, не интересно. Это не важно. Ведь он не умер. Он не задохнулся. Да почему его Судьба вечно прибухивает и накуривается, а затем смотрит мыльные оперы, решая, что её бессмысленного подопечного лучше оставить живым? Вот сука.
Хорошо, стоит разобраться с ситуацией. Ударов он больше не чувствует, значит все ушли. Чувствуется лишь жуткая ноющая боль от огромного количества ежедневно набивающихся синяков и ссадин. Это, конечно, не Круцио, но чертовски неприятно. Настолько, что аж тошнит.
С этим разобрались. В принципе, больше ничего не нужно. Он не хочет вставать, он не хочет даже открывать глаза. Ему хочется просто полежать тут, в коридоре, весь остаток этого очередного бессмысленного дня. Может, его найдёт кто-то из профессоров и отправит в гостиную или госпиталь. Конечно, тогда встать придётся. Но больше никакое обстоятельство явно не заставит его раскрыть уставшие глаза. Абсолютно…
Кроме одного. Пусть Драко и не хочет ничего ощущать, кроме боли, но чувство того, что он больше не лежит на холодном и твёрдом полу Подземелий само доходит до вечно нетрезвого сознания. Он вдруг осознаёт, что лежит на мягкой койке и вдыхает не пыль, а приятный запах отсутствия всяких замысловатых ароматов. Так пахло только в Больничном Крыле.
Как?
Он резко разлепил веки, и глаза тут же адски заболели от яркой белизны. Он точно в госпитале. Но вопрос прежний: как? Его нашёл кто-то из учителей? Может, кто-то из самых наивных девочек-первокурсниц нажаловался профессорам, а они после этого нашли парня? Или кто-то из страшекурсников сжалился и притащил его сюда? Последнее очень маловероятно, а остальное вполне возможно.
Ноющими руками потерев глаза, Малфой наконец смог нормально их раскрыть. Веки были чертовски тяжёлыми и всем своим существом жаждали сомкнуться обратно. Вдруг парень услышал тихое бормотание, а затем увидел и его обладательницу. Мадам Помфри подошла к нему с какой-то склянкой.
— Чудовища, не дети, а настоящие чудовища, — приглушённо возмущалась женщина, ставя склянку на тумбочку около койки парня, а затем глядя на него. — Как себя чувствуете, Малфой?
Драко даже ухитрился усмехнуться уголком разбитых губ.
— О, чудесно, — прохрипел он, шипя от боли и пытаясь принять хотя бы полусидячее положение на койке.
— Что именно у вас болит? Я должна знать, чтобы не только провести терапию, но ещё и дать вам необходимые зелья.
Что болит? Его снова разобрало желание усмехнуться. Но нет, даже не просто усмехнуться.
С его губ сорвался явно неадекватный смешок, что заставило Целительницу нахмуриться.
— В чём дело? — произнесла она, старательно пытаясь насквозь прочитать мысли ученика.
— Ни в чём, — спокойно произнёс парень, изо всех сил борясь с желанием смеяться от безысходности во весь голос. — Просто вопрос странный… У меня болит спина. И голова немного.
Помфри слегка недоверчиво кивнула, отворачиваясь было, чтобы уходить, но затем остановилась и вновь обернулась к Малфою, желающему как можно скорее отделаться от её общества.
— Как давно это началось? Я осмотрела вас, у вас в буквальном смысле живого места на теле не осталось, — прошептала женщина с нескрываемой жалостью.
Это так отвратительно. Он не хочет жалости, это идиотизм. Ему это не нужно, зачем это?
— Я не помню, — честно ответил парень, медленно и тяжело моргая.
— Не помните? — с удивлением переспросила мадам Помфри.
— Да. Кажется, меня немного ударили по голове, — вновь как-то странно усмехнулся Драко, понимая, что ещё один вопрос, и он изобьёт эту назойливую Целительницу так же, как избил Грейнджер.
О, чёрт… Грейнджер. Лучше б не вспоминал.
— Но за что? Чем вы так им неугодили?
— Их спросите… Мадам Помфри, у меня разболелась ещё и нога. Вы не могли бы поскорее сходить за зельями, а потом уже беседовать? — как можно учтивее постараля прогнать отсюда Целительницу Драко.
Женщина кивнула, словно совсем об этом забыла.
— Да, конечно, — пробормотала она и быстрым шагом направилась в свой кабинет.
Малфой еле дождался, пока хлопнет дверь, а затем старательно зарылся лицом в подушку и расхохотался.
О, как давно ему этого хотелось. Пусть это не крик, но тоже сойдёт. Это даже не просто смех, это хохот безысходности, хохот до самого удушья. Он так старался как можно сильнее выдавливаться лицом в подушку, кусать её, чтобы не было слышно, что дышать стало нечем. Он начал захлёбываться, задыхаться, чувствуя, что от смеха и нехватки кислорода в уголках глаз собираются слёзы и осторожно скатываются вниз, по скулам.
Шикарно. Теперь его ещё, наверное, год будут пинать по коридорам, если он проживёт этот год без суицида. Начнут думать, что он пришёл и нажаловался профессорам, что начал «стучать», что дал слабину. Да хрен там. Он никогда не расскажет, никогда не скажет правды. А если бы захотел, то что сказал бы? Он ведь даже ничего не помнит. Может, он виноват в чём-то, может, есть причина его избивать — он ведь не знает и не помнит, что делал.
Но его могли оставить в покое. Кто знает… Теперь же явно не оставят. Да, ему плевать, но куда приятнее покончить с собой, осознавая, что хоть помнишь, что именно ты сотворил, а не задохнуться от слишком сильного удара по солнечному сплетению, не зная как, кем и за что.
Он услышал, как мадам Помфри поставила на тумбочку несколько склянок, которые протестующе звякнули. Неужели он не услышал, как она вышла из кабинета? Теперь поздно, он не может остановить смех и вынырнуть из подушки, ему настолько хреново, что он не может успокоить себя за пару секунд, как умел раньше. Парень попытался заткнуться, но остановиться было невозможно. Стоило только попытаться замолчать, как смех начинал усиливаться, и в итоге Драко лишь захлёбывался.
Но мадам Помфри ушла. Она просто ушла, даже ничего ему не сказала. Может, решила, что он плачет от боли? Глупость. Нет, ему просто смешно от полнейшей безысходности. Но не важно, что бы она там себе не выдумала, сейчас главное, чтобы она его оставила в покое и не стала больше расспрашивать. Ему от этого становилось только хуже.
Кое-как заставив себя на секунду остановиться, дабы сглотнуть и выдохнуть, Драко как можно сильнее закусил подушку, давясь и дёргаясь на койке. Он словно бился в истерике, мышцы ног, спины, живота, рук, шеи и лица непроизвольно напрягались так, как только могли. Он выгибался позвоночником вперёд, назад,
