То, куда именно сбежали беглецы, стало понятно сразу. В деревеньке было полным-полно “синюшников”. Штук тридцать, не меньше. Главным, судя по всему, был какой-то обезображенный дед с седой бородой и ссохшимися руками. Буквально — ссохшимися. Кожа буквально обвивала кости, а на пальцах можно было различить суставы. У него тело не просто отдавало синевой, а было зеленовато-синим. Кое-где — пергаментно-жёлтым. Видно это всё, кстати, было издалека. Крестьяне и синюшные собрались на улице между домов и слушали этого дедка. Я за всем этим преспокойно наблюдал, будучи невидимым. Близко не подходил: могли обнаружить, но происходящее видел.
В отличие от многих жителей, которые, явно видно, недавно встали из своих кроватей, пятеро загнанных и грязных людей однозначно недавно куда-то отправлялись. Видно по добротной одежде и внешнему виду: качественно одеты, подтянуты… Короче, только что проснувшиеся люди точно так одеваться не станут. Но какого чёрта тут, интересно, происходит?..
Пытаясь всмотреться, а не вслушаться в их ауры, я особо ничего нового не видел: всё такая же двойственность и непонятность. Это явно не люди, но вот кто тогда? К сожалению (или к счастью), я не был осведомлён обо всех необычных существах в этом мире. И эти мне не были знакомы. Могу предположить, что они относятся к какому-то подвиду вампиров: очень уж характерные зубы. Такими только глотку разрывать, чтобы крови больше лилось. Да и двигались они во время лесной потасовки довольно быстро. Опять же — повышенная физическая сила… Проблема в том, что вампиры — крайне мерзкие твари, которые не являются живыми. В каком смысле? В самом прямом. Это нежить. Восставшие мертвецы. Они могут казаться прекрасными внешне, но истинное зрение позволяет увидеть и их суть: безобразные чудовища, существующие за счёт чужой праны, не способные выработать свою, ведь прана, как и деторождение — удел живых. Вампиры же могут обращать в себе подобных лишь уже рождённых людей. Здесь же в аурах чётко видно: живые.
Но я точно знаю, что разная нечисть умеет маскировать ауры. Да что нечисть! Можно, к примеру, снять с живого человека в ходе специального ритуала кожу лица. Потом особым образом её приготовить и сделать себе маску, которая будет позволять не только внешний вид жертвы принимать, но и ауру подделывать. Правда, увидеть это дело вполне можно, а если начать в таком виде колдовать, то маскировка слетит, а маска испортится… Но сам факт! Так что возможно, что я вижу ложные ауры, но просто не могу отличить от настоящих… В любом случае, думаю, нужно просто убить всех “синюшных”, кроме старика-главного. Потом поймать крестьян побольше (а лучше — сразу всех). И допросить. Каждого. С пристрастием. Какого чёрта тут происходит.
В голове уже достаточно привычно пронеслась картина ближайшего возможного будущего. Была парочка осечек, но в общем и целом получалось нормально. Хмыкнув, я практически рефлекторно выдал знак “быстро”. В руке появился водяной меч.
Разделившись на две копии за миг до ускорения, я просто пронёсся над головами синюшных, в мгновение ока лишив и раскромсав оные головы у большинства из них. Ещё одно ускорение двух копий, несколько молний, усиленных кольцом с духом грома. Результат — я стою с одной стороны улицы. Передо мной старик-синюшник. За ним — толпа людей, за которой скалится проявившися Шак’чи. А вокруг ещё и валяются трупы. Вторая копия исчезла.
— Заткнитесь! — рявкаю, сопровождая слова быстрой серией молний, загрохотавших вокруг и ушедших в землю. Раньше я таких глупостей себе позволить не мог: маны мало было. Теперь возможность есть. Старик-синюшник ещё меньше вблизи был похож на человека. Зелёные глаза в центре имеют ярко-алый окрас. Конечности усохшие, через добротную ткань одежды в открытых местах видно пергаментную кожу. Скалится белёсыми зубами. При этом форма челюсти сильно отличается от человеческой. Впереди нижняя часть черепа слегка вытянулась и стала более массивной. Издалека не бросается в глаза, но вблизи очень заметно. Впрочем, скалится этот дед слегка растерянно. Он быстр, силён, но медленно начинает осознавать, что попал в западню. Я за несколько секунд прикончил три десятка его “друзей”. Он никуда не денется. — Ты, — киваю на старика, — за мной. И вы двое, — показываю пальцем на трясущихся “охотников”, которые недавно ещё стреляли в меня. Почему двое? А зачем мне оставшиеся? Надо будет — позову. А не надо — так зачем тащить?.. — Остальные — сесть на землю. И ждать тут. Если кто-то попробует сбежать… Он вас убьёт, — киваю в сторону Шак’чи.
Повернувшись к ближайшему дому, я просто зашёл внутрь. В воздухе повисло несколько светляков. Вскоре в проём вошли те, кого я позвал. Дурацкая лачуга. Потолок низкий, стены сложены из застывшей смеси глины, соломы и своеобразной “арматуры” из гибких ветвей. Дверей нет: вместо них дверная заслонка из соломы и прутьев. М-да. Но какой порядок! Стоило только силу показать, как все беспрекословно подчиняются!
— А теперь рассказывай, кто ты такой. И какого чёрта тут происходит. И зачем вы на меня напали, — перечислил я возникающие у меня в голове вопросы. Видя, что старик хочет сесть на пододвинутый охотниками грубый табурет, больше похожий на пенёк, я оттолкнул его, табурет, подальше телекинезом. — Садиться я не разрешал, — надменность в голос. Роль это для меня новая, но позиционировать себя надо правильно. Пока что я их просто ошеломил и впечатлил силой и готовностью вершить расправу. Теперь нужно закрепить эффект.
— Отчего напали — нет в том секрета, чародей, — заговорил старик слегка грубым голосом с характерной такой хрипотцой. В речи его чувствовалось тихое урчание, которое шло скорее не из горла даже, а из глубины тела. Необычный эффект, заставляющий чувствовать себя неуютно. — Пограбить богатого путника захотелось. Конь у тебя добротный был, сумки висели…
— Значит, ещё когда я проезжал по вашей деревеньке — увидели? Ясно. Так кто вы такие? Я впервые встречаю существ вроде тебя.
— Странно, что ты нас не узнал. В своё время твои собратья из Храма Тысячи нас много убивали.
— И всё же? — я решил не говорить пока о том, что я не из Храма.
— Имя таким, как я — ветале. Мы духи. Мы сильны, но не обладаем телами. Когда человек находится при смерти, мы занимаем его тело. Иногда старого хозяина подавляем, иногда — объединяемся. Я давно пришёл в эту деревню. Лет сорок назад. Тогда я был куда
