— Где Итан? — строго спросила Лизи.
— О, мадам, не беспокойтесь, этот conard* не побеспокоит вас. Ле шеф доверил мне вашу жизнь и просил показать вам эту карту, — Уилл кивнул на капот машины.
Он открыл заднюю дверь и улыбнулся.
— Мадам.
Манеры у него, конечно, что надо: вышколенный, приглаженный, улыбчивый, но Лизи не покидало странное ощущение, что с такой же пугающей невозмутимостью он мог бы и человека убить, а потом выудил бы из кармана белый накрахмаленный платок, расправил бы его аристократичным взмахом и вытер бы кровь. Красота.
— Я не поеду с вами, Уилл. Я требую вернуть мне Итана, так и передайте вашему ле шефу. И это заберите, — Лизи подтолкнула к нему карту.
— Но, мадам, — голос Уилла неумолимо упрям. — Ле шеф не обрадуется, будьте благоразумней.
Наверное, он видел в ней избалованную девку, которой Джокер позволял слишком много недопустимых, излишних вольностей. Но пойди хоть раз на попятную, и пешке быстро укажут её место на шахматной доске и не забудут ткнуть носом в него пару десятков раз.
Лизи подошла к Уиллу почти вплотную, подняла с капота игральную карту и засунула её в нагрудный карман дорогого чёрного пиджака. Толкнула пальцем внутрь, глубже, и строго глянула на своего нового водителя.
— Передайте боссу всё, как я сказала: я поеду только с Итаном.
Она похлопала Уилла по плечу, развернулась и ушла в дом, не проронив больше ни слова. Ей удалось выдержать удар ниже пояса, потому что она чувствовала себя ответственной за то, что случилось или могло случиться с её прошлым водителем. Заигравшись в помощника детектива, Лизи, сама того не желая, возможно, навредила человеку, который тут ни при чём. Это не его игра, не его война — так не ему и ответ держать.
Уилл ждал. Наверное, не воспринял Лизи всерьёз. Женщины! Он попинал колёса синего Форда, походил вокруг да около, разглядывал парк, потом переключился на дом. Лизи спряталась за шторой, надеясь, что водитель её не заметил. Подумает ещё, что она тут комедию ломает.
Через полтора часа Уилл всё-таки сел в машину, завёл мотор и выждал ещё пару минут. Лизи не вышла. Мигнув на прощание фарами, авто тронулось с места, шурша камушками под колёсами, и уехало восвояси. Интересно, этому тоже влетит за то, что покинул пост или Джокер предполагал, что так тоже может быть?
Выждав полчаса, Лизи выглянула на улицу и обошла дом вокруг, чтобы лишний раз убедиться: Уилл не следил. Было до жути страшно и неуютно, везде мерещились прихвостни Бена, в каждом прохожем, даже в тех, которые на Лизи не смотрели. В конце концов она не выдержала и уткнулась взглядом в асфальт, чтобы никого не видеть, закуталась в куртку и решила пойти, куда ноги сами унесут. Подсознание между тем, не дремало и, видимо, знало, чего она хочет, потому что через полчаса она стояла у дверей того самого дорогого магазина, где недавно забирала пальто для Артура. Подарок пока так и не удалось отдать, то одно наваливалось, то другое.
Лизи стояла и спрашивала сама у себя, правильно ли она поступала. Ничего такого на уме не маячило, никаких шашней и прочего, но что-то же её сюда привело. Может, улыбка Седрика подкупила? Джокер улыбался, когда хотел утолить голод, зов плоти, чтобы посмеяться над своей глупой девочкой. Артур. Его постоянно не было дома, а впитавшие его запах рубашки не могли заменить любимого мужчину.
Она так и не осмелилась войти. Зачем? Что сказать совершенно чужому человеку, какую боль излить и главное — зачем? Лизи постояла у дорогих витрин, разглядывая не по времени кричащие и пышущие шиком пальто. Манекены с изящно изогнутыми руками, надменно приподнятыми головами без лиц, вот она душа Готэма, вся тут, в этом бездушном пластике. Лизи пришло на ум, что она оказалась тут не просто так: в глубине души ей хотелось попросить Седрика стать её другом, человеком, который выслушает, нальёт чаю с лимоном, одарит дружеской улыбкой, а на деле она попросила бы о душевном единении манекен. Пир во время чумы, пляски на костях: как ни назови, всё правда.
Артур потому и не хотел, наверное, одеваться в таких местах, хотя запросто мог себе позволить почти любой каприз. Он не хотел походить на все эти аналоги Томаса Уэйна, которого не терпел сильнее прочих. Почему? Лизи не знала. Да и какая разница, в глубине души она тоже испытывала неприязнь к людям первого сорта. Подумать только! Первый и второй сорта, как на овощном рынке. Породистые, холёные, вышколенные, а рядом с ними они, будто мусорные мешки с гнилой требухой.
Седрику захотелось новую игрушку, вот он и пытался задобрить девушку. Думал, что, наверное, на улице настали голодные времена, и любая худо-бедно симпатичная молодая женщина за кусок печенья ринется раздвигать ноги перед каждым встречным.
Разбитая своими мыслями, Лизи так и ушла, не решившись ни дотронуться до изысканной дверной ручки, ни бросить ещё один взгляд на пластиковых обитателей витрин, олицетворяющих неприязнь Артура. Она не винила Седрика в том, что он такой, в Готэме и без того немного счастливых людей, а зависть к чужому добру не добавит света этому городу. У каждого ведь свои грехи: у Лизи был Джокер, а теперь прибавилось убийство, а уж про то, что она скрывала от Артура опасного любовника, и говорить нечего. Так что ей ли осуждать Седрика и общество, из которого он вышел? Пусть Джокер решает, покуда его правда шагает по городу, кто чего достоин, а время покажет, звонит ли по нему колокол.
***
Дающая рука ласковее и злее всех прочих рук, Чарли Дент. Ты спокойно спишь? О ком ты думаешь, когда обнимаешь свою жену? О ней? Ой ли. И куда бы вы ни спрятали своего золотого мальчика с грустным лицом, вы всегда будете дрожать, как побитые чужим сапогом дворняги. Ваши суки нарожали вам щенят, и вы, конечно, боитесь за своё гнилое потомство. Правильно делаете. Вкусно ли тебе оттого, Чарли-Чарли, что жизнь поимела тебя своим толстым хуем прямо в глотку?
Жизнь уже не так прекрасна, а? Ой да брось, Чарли, вытри губы и живи себе ещё один день. В конце концов, жизнь поимела тебя не в твою богатенькую напудренную задницу, так что выше нос, старина Дент! То ли ещё будет!
Осмотрись по сторонам: тебе не хуже и не лучше других. Такой же жалкий прощелыга, сбежавший с тонущего корабля, как только тот дал
