С того момента три года назад и до вчерашнего вечера они не разговаривали. Она ушла из ИПИ.
Мартин за годы Рафкинда успел пережить еще один завершившийся роман; Кэрол подвизалась в области высших достижений психокоррекции и работала в «Проектировщиках разума» над искусственным восприятием и психологией передового мыслителя.
Она занималась коррекцией обожаемой мертвой дочери Альбигони. Поэтому они оказались сейчас связаны. Из-за Кэрол с ним сыграли в Фауста. Благодаря ей он получил шанс найти путь назад через лабиринт к славе знаменитого ученого и руководству ИПИ.
Дав крюка через Голдсмитову Страну Разума.
Автобус въехал в долину Сорренто. Три уровня самоуправляющих трасс над древними путями накрывали священную землю, отведенную для транспорта, чрезвычайно дорого обошедшуюся древним гражданам; верхний уровень дороги был накрыт выгнутым стеклом. Самоуправляющие трассы плавно вились по склонам холмов, почти везде покрытым висячими садами. На его лице непрерывно сменялись полоски солнца и тени от навесов над самоуправляющей трассой.
Золотисто-белое транспортное средство подползло к автобусной остановке «Проектировщиков разума» и вернуло ему карточку, списав стоимость поездки. Корпоративное транспортное средство терпеливо ждало, пока он пройдет процедуру идентификации, а затем отвезло его в нужное здание. Он вышел из машины, прикрывая глаза от солнца.
Он бывал в корпорации «Проектировщики разума» только однажды, пять лет назад, в дни славы ИПИ. Инженеры и программисты «Проектировщиков разума» роились тогда вокруг него, улыбаясь, одни в белой псевдокоже, обтягивающей тело, другие в освященной веками джинсовой одежде, пожимая руки обсуждая с ним реализацию той или иной способности, словно бы знали, что такое естественная способность и какова ее сила. Может, сейчас они это знают, допустил Мартин, но никак не могли знать тогда. Даже он едва начинал сознавать мощность и сложность интеграции естественной мыслительной способности в шаблоны поведения, субшаблоны и личность.
«Проектировщики разума» были негативным негативом его исследований, а именно: построение снизу, а не исследование сверху.
Теперь Мартин Берк был ничтожеством, которому требовалось разрешение Кэрол Нейман, чтобы попасть на территорию. Если кто-то и обратил на него внимание, то лишь вскользь. «Кто-то знакомый? Где я видел это лицо?» Несколько лет назад, возможно, до потери статуса; разжалование приводит к тому, что знакомство с тобой позорит.
Он сгорбился.
Здание тридцать один возвышалось над открытым двором, на широких алюминиевых опорах в виде перевернутых пирамид, архитектура начала второго десятилетия, имитирующая середину двадцатого века. Широкое и невысокое, всего в три этажа над уровнем двора, с двумя узкими трилонами на северной оконечности, облепленными световодами, источающими вращающиеся галактики, видные даже на ярком утреннем солнце. Достопримечательность. Доминанта, респектабельная. Стиль и опрятность.
Корпорация «Проектировщики разума» поистине процветала. Внутри бледно-золотые стены были отделаны красными портьерами, волнистыми, как застывшие в неподвижном воздухе флаги, – то ли визио, проецируемое стационарными установками, то ли просто игра света, наглядное воплощение самого лучшего и современного.
Мартин почувствовал легкую зависть. Это был вестибюль обычного лабораторного корпуса. «Проектировщики разума» поставляли разработки производителям арбайтеров и мыслителей по всему миру, а это означало огромные ресурсы.
Высокий стройный андрогинный арбайтер с кожей под цвет стен, убранными в узел искусственными волосами одного цвета с красными портьерами и глазной полосе, разделяющей лицо по вертикали, четко различимой и яркой как солнце снаружи, стоял за белым мраморным столом и приветствовал его красивым синтетическим голосом.
– Мне нужна Кэрол Нейман, – сказал он.
– Вы Мартин Берк? – спросил арбайтер. Он кивнул, отворачиваясь от вертикального кристаллического глаза. – Ее уведомили.
– Спасибо. – Он небрежно оглядывался, не желая все это рассматривать. Даже на пике своей славы ИПИ не был таким величественным. Но это и хорошо; не способствует мозговой активности; проворнейшим достается успешный бег, не самым крикливым.
Кэрол в бледно-голубой псевдокоже спустилась по украшенной скульптурами каменной лестнице. Оленья грация кошачья походка памятная ему хотя бедра ее потяжелели. Незаинтересованный взгляд, профессиональная едва заметная улыбка каштановые волосы коротко подстрижены волнистые топорщатся после шлема который она держит в правой руке. При виде ее он всегда слышал барабаны и струнную музыку Сибелиуса каштановые волосы, голубоглазая, она напоминала стройных богинь викингов, беззаботная, но способная пробудить высочайшую страсть. Она все еще могла заставить его плохо думать о ЛитВизах. Он ответил улыбкой на ее улыбку.
– Сегодня утром тебе лучше? – спросила она.
– Отдыхал. Обдумывал.
– Хорошо. Добро пожаловать ко мне на работу. Можем найти тихую комнату и поговорить.
– Я получу какие-нибудь объяснения?
– Какие есть.
Он кивнул и пошел за ней по лестнице.
– Это открытая лаборатория, – сказала она. – Для показа публике. Я работаю в глубине. Слышала о вашей встрече. Должно быть, для тебя это стало настоящим шоком.
– Я называю это «игрой в Фауста», – сказал он.
Кэрол искренне улыбнулась.
– Хороший термин. – Она приложила палец к губам. – Тихая комната. Где нет ни глаз, ни ушей Рафкинда. Менеджмент здесь очень либеральный. Доверяет своим наемным сотрудникам, доверяет агентствам. Корпорации сейчас балуют своих избранников.
– Как и должно быть.
И все же между ними еще оставалось что-то такое, что после фруктов с лошадиным пометом, слез и минувших лет они могли спокойно идти рядом и беседовать. Легко было впасть в заблуждение, что они могли бы быть семьей, действовать так, словно выросли вместе почти как брат и сестра. Мартин Берк чувствовал, как его основанные на агапе-эросе шаблоны поведения строят воздушные замки и наполняют их моделями долгой совместной жизни, фантазиями о том, как ей восемьдесят, ему восемьдесят пять и они все еще вместе.
Они проследовали через изумительно чистый, словно только-только вырубленный из айсберга синий зал, украшенный эмалированными вазами-клуазоне на белых столбах. Кэрол приказала двери открыться, и та послушно впустила их в длинный конференц-зал. В нем стал медленно разгораться свет, озаряя затянутые коричневым ворсистым бархатом стены и роскошную мебель из нанодревесины, обстановку, рассчитанную на акул бизнеса.
– Впечатляет, – заметил он.
– Выпендреж, – сказала она, отодвигая для него стул. – Итак, ты познакомился с Ласкалем и Альбигони. – Она уселась напротив, псевдокожа обрисовывала ее фигуру, но скрывала детали.
– Вчера за обедом. Первая моя приличная трапеза за долгое время.
Она кивнула, но не стала развивать эту тему.
– Они сыграли с тобой в Фауста.
– Именно.
– И ты купился?
Он выдержал паузу, поджав губы и скрипнув зубами, затем поднял брови и осторожно искоса посмотрел на нее.
– Да.
– Бетти-Энн была прелестной девочкой, – сказала Кэрол. – Не знаю, такой ли блестящей, как ее отец, но с поистине прекрасной душой. – Кэрол поэтически именовала душой взаимосвязь всех уровней интегрированного мышления. – Ей хотелось стать поэтом и матерью. Ей хотелось, чтобы ее дети смотрели на свой мир глазами поэта. Ей было восемнадцать. Я корректировала ее субшаблонные изъяны генетического происхождения, препятствовавшие беззаботной сексуальности. Ничего такого, что помешало бы ей подняться в начале списка любого агентства, если бы она решила пренебречь связями отца. – Кэрол подалась вперед и пригвоздила его голубым взглядом, в котором не было людской злобы, но
