- Э-э... а в каком диоцезе вы служите, отец Бонуомо?
- Ни в каком. У меня нет диоцеза. Я - викарий. Вам знакомо изначальное значение этого слова?
- Разве это не замещение епископа?
- Это всего лишь название должности, причём современное. Двенадцать сотен лет назад викарием называли и... Впрочем, не будем об этом сейчас. Это очень интересная тема, но есть вещи более насущные и не менее интересные. Не так ли?
- Не уверен, что понимаю, о чём вы, отец Бонуомо.
- О расстановке сил. Как вы думаете, Фарината дельи Уберти - дурак?
- Не имел чести знать этого человека.
- Того, кто был для вас лидером, в вашу бытность гибеллином?
- Не думаете же вы, что все гибеллины состояли между собой в дружеских отношениях? Я никогда не разговаривал с мессером Фаринатой. Более того, я никогда не встречал его лично, и мне не довелось принимать участие в сражениях под его руководством. Так что я никоим образом не могу составить своего мнения относительно его ума.
- Да? Ну, допустим. А вот мне посчастливилось свести с сим мессером знакомство. И я вас уверяю, сын мой, что ум его ясен и остр, и он очень хорошо представляет, что делает. И я ни в коей мере не допускаю, что он может допустить столь грубые ошибки в том деле, кое знает лучше всего. И я задал себе вопрос: тогда что это?
От шатра гонфалоньера протрубили сигнал. Солнце потихоньку поднималось в небо, разгоняя туман. Становилось совсем светло. Мало-помалу, войско фиренцы организовывалось, ополченцы находили свои отряды и вставали в строй и сигнал к обороне застал построение на завершающем этапе. Войско начало спешно перестраиваться, готовясь отразить атаку врага, конница сместилась на фланг, но сиенцы по-прежнему не двигались с места.
- И как же вы на него ответили, отец Бонуомо? - поинтересовался Бокка, думая, что сейчас у сиенцев для атаки самый подходящий момент.
- А так, что есть кое-что, о чём Фарината знает, а мы нет. И он будет очень сильно рассчитывать в сражении на это кое-что. Вы, часом, не знаете, что бы это такое могло быть, сын мой?
Страх никогда не парализовывал Бокку, не заставлял его терять контроль; наоборот: он как будто сжимался перед прыжком и мысли его становились быстрыми и чёткими, он начинал замечать такие детали, которые ранее ускользали от его внимания, время замедлялось, и становилось возможным спокойно подумать, какой из возможных вариантов действий выбрать. Он не стал спрашивать в ответ, с чего бы викарий решил, что он, Бокка может что-то об этом знать. Вместо этого он ответил более нейтрально:
- Нет. Да и откуда? - он даже не повернул головы, пожав плечами и продолжая оглядывать будущее поле боя.
- А вы сами не задумывались об этом?
- Нет, - Бокка вынужденно повернул голову к собеседнику и снова пожал плечами. - Меня поставили полусотником, но, думаю, просто из-за недостатка хороших бойцов. Я неплох с мечом, но я не полководец, и даже это назначение может превысить мои способности.
- Жаль, - улыбка отца Бонуомо стала печальной, и Бокка поймал себя на мысли, что она весьма неестественна на скуластом лице викария с тонкими губами под нависающим костистым носом и холодными глазами, которое словно самой природой было создано для олицетворения суровости. Как неестественен был и молодой, звонкий голос, более подходящий только ставшему мужчиной юнцу.
- Жаль. А ведь ваше мнение, мнение человека, куда более опытного в воинских делах, чем скромный священник, могло быть весьма ценным. Неужели я ошибаюсь в том, что позиция Фаринаты невыгодна со всех сторон, сын мой?
- Пожалуй, нет.
- Может ли он этого не видеть?
- Вряд ли.
- Так, может, это мы вынудили его занять её?
- Не слышал о таком.
- Вы ведь, судя по тому, как напряжённо вы вглядывались, тоже подумали, что сейчас самое подходящее время для атаки? Так почему он не атаковал? Чего он ждёт? А ведь он ждёт чего-то, это совершенно очевидно...
Бонуомо перевёл взгляд с полусотника на строй сиенцев, и его взгляд и полуулыбка приняли мечтательное выражение, словно он наслаждался моментом, чьей изюминкой была нерешённая загадка, в скорой разгадке которой он не сомневался.
- Такие вопросы уместно задавать полководцам, например на советах. Почему бы вам не обсудить это с мессером Рангони?
- Я - не воин, а простой слуга Господа. Мне ли советовать в воинских делах? К тому же Святой Престол, как я уже заметил, не утверждал его назначения на должность гонфалоньера, и не будет вмешиваться иначе, как молитвой. Я думаю, что вчера сиенцы просто переодевались за холмом, будучи скрыты от наших глаз, а на самом деле нет у них никаких резервов и перед нами действительно всё их войско, всё, что у них есть. В совете Рангони не все глупцы, и понимают, что сиенцы могли просто попытаться нас запугать и запутать, но решили всё-таки не рисковать и подождать, пока дело не прояснится. Но смятение в умы они внесли, а ночью ещё и лишили отдыха. Урона особого не было, но почву они подготовили...
- Почву? Для чего?
- Вот и я говорю: для чего? Очевидно для того, на что втайне рассчитывает Фарината.
- И на что же?
- Или на что, или на кого.
- На кого?..
- Из двух вещей, доблести и предательства, на войне более всего воспевается доблесть, но, увы, чаще встречается предательство. Ведь измена остаётся изменой, в какие одежды её не ряди, верно, сын мой? Важно ли, из-за чего именно человек предаёт? И трусость можно понять, и ошибку можно объяснить, и веру, что он поступает, как лучше, можно принять. Вот только оправдать нельзя. Не будет оправдания. Вы согласны?
- Несомненно. Но почему вы говорите об этом со мной?
- А с кем же мне ещё говорить? - Бокка почувствовал, как под ласковым взглядом викария начинает неудержимо краснеть. - Ведь вы - командир одного из отборных, лично вами набранных отрядов гвардии кароччо, сердца нашего войска. Да ещё к тому же ближайшего к гонфалоньеру и к знамени.
- И... И что? Не думаете же вы...
- О, нет. Но когда... вернее, конечно, если... если настанет момент... Я думаю, от вас многое будет зависеть. И только вы сможете понять, что есть трусость; определить, что ошибочно, а что верно; разобраться, где доблесть, а где предательство, и решить, как лучше поступить.
***
Очередное перестроение
