Софи задохнулась от возмущения.
– А сейчас – ешь, – бросил он так резко и зло, что она была вынуждена подчиниться.
Наблюдая из противоположной части комнаты за тем, как Агата переодевается в свое старое мешковатое черное платье, Рипер недоверчиво рычал, изредка прерываясь на обсасывание рыбьих костей.
– Видишь? Я все та же старая добрая Агата.
Она захлопнула крышку сундука, набитого одолженной у Софи одеждой, отпихнула его к двери и опустилась на колени перед своим лысым морщинистым котом:
– Теперь ты снова можешь быть со мной милым.
Рипер зашипел.
– Это же я, – сказала Агата, пытаясь погладить его, – я ни капельки не изменилась!
В ответ Рипер оцарапал ее и тут же смылся.
Агата потерла свежие царапины на руке – красные среди других, уже слегка заживших. Она плюхнулась на свою кровать, а Рипер свернулся в заросшем плесенью углу – настолько далеко от нее, насколько позволяла комната.
Она свернулась калачиком и обняла подушку.
Я счастлива.
Она слушала, как дождь стучит по соломенной крыше и, просачиваясь сквозь дыру в потолке, капает в мамин черный котел.
Дом, милый дом!
Цок-цок-цок – вторил ей дождь.
Софи и я.
Она уставилась на голую треснувшую стену. Цок-цок-цок.
Будто меч в ножнах бьется о пряжку ремня. Цок-цок-цок. Сердце застучало в груди сильнее, кровь вскипела раскаленной лавой – все это происходило с ней и раньше. Цок-цок-цок. Черный котел превратился в его черные сапоги. Соломенная крыша стала его золотыми волосами. Небо, которое виднелось в окне сквозь тучи, пролилось голубизной его глаз. Подушка в ее руках обернулась смуглой подтянутой плотью…
– Дорогая, мне нужна твоя помощь, – раздался тонкий голос.
Агата проснулась словно от толчка, все еще сжимая подушку, которая теперь была влажной от пота. Она сползла с кровати и, пошатываясь, поспешила к двери. На пороге стояла ее мать, нагруженная двумя корзинами: одна битком набита корнями и листьями, а другая – головастиками, тараканами и ящерицами.
– Что за…
– Теперь ты наконец покажешь мне, как варить кое-какие зелья, которые ты изучала в школе! – прощебетала Каллиса, выпучив от возбуждения глаза. Обе корзины плюхнулись прямо в руки Агате. – Сегодня было не так уж много пациентов. У нас есть время на зельеварение!
– Мама! Я же объясняла тебе, я больше не могу творить волшебство, – сказала Агата, ставя корзины на пол и закрывая дверь. – Наши пальцы здесь не светятся.
– Почему бы тебе тогда просто не рассказать мне по пунктам, что конкретно вы делали? – спросила мать, взбивая черный купол своих сальных волос. – Покажи хотя бы, как варить бородавочное зелье.
– Послушай, я оставила все это в прошлом.
– Ящериц лучше добавлять свежими? А что еще мы можем с ними приготовить?
– Я уже не помню всей этой ерунды…
– Но они же испортятся…
Хватит!
Но ее мать была непреклонна.
– Прошу тебя! – взмолилась Агата. – Я не хочу говорить о школе!
Каллиса мягко забрала корзину из ее рук:
– Когда ты вернулась домой, я была вне себя от счастья, – она посмотрела в глаза дочери. – Но с другой стороны, я беспокоилась, когда думала о том, ЧТО тебе пришлось бросить.
Пока ее мать оттаскивала корзины на кухню, Агата уставилась на свои черные неуклюжие башмаки.
– Ты знаешь, как я не люблю зря переводить продукты, – Каллиса вздохнула, – будем надеяться, что наши котлы выдержат похлебку из ящериц.
В свете факела Агата шинковала лук и слушала, как мать что-то фальшиво напевает себе под нос, – точно так же, как она делала каждый вечер. Вдруг непонятно почему Каллисе полюбилось их кладбищенское гнездышко и уединенный быт.
Агата положила нож.
– Мама, как понять, что человек уже нашел свое «долго и счастливо»?
– Хммм? – вопросительно промычала Каллиса. Ее костлявые руки бросили в котел горсть тараканов.
– Ну, я имею в виду людей в сказке. Как они это понимают?
– Там должно быть написано, дорогая, – мать кивнула в сторону книги, выглядывающей из-под кровати Агаты.
Агата взглянула на последнюю страницу, где светловолосый принц и черноволосая принцесса целовались на своей свадьбе на фоне зачарованного замка…
– Но что, если два человека не могут заглянуть в конец своей книги? – она уставилась на принцессу в объятиях принца. – Как они поймут, что уже счастливы?
– Если им нужно кого-то об этом спрашивать, то скорее всего они несчастливы, – ответила ее мать, топя таракана, который отчаянно не желал тонуть.
Глаза Агаты еще чуть-чуть задержались на принце. А потом она захлопнула книгу и кинула ее в огонь, над которым висел котел:
– Самое время избавиться от этой ерунды! Все остальные давно уже это сделали.
Она снова принялась резать лук, орудуя ножом еще быстрее, чем прежде.
– С тобой все в порядке, дорогая? – спросила Каллиса, услышав, что дочь шмыгает носом.
Агата смахнула с глаз слезы:
– Это от лука.
Дождь закончился, но холодный осенний ветер носился по кладбищу, освещенному лишь двумя с трудом удерживающими пламя факелами над лязгающими воротами. Когда Софи добралась до могилы, ее мышцы сводило, а стук сердца отдавался в ушах, словно умоляя ее держаться от этого места подальше. Капельки пота заскользили по ее спине, и она, зажмурившись, упала на колени в траву и грязь.
Она никогда не смотрела на это. Никогда.
Сделав глубокий вдох, Софи отважилась открыть глаза. Она с трудом смогла различить изображение бабочки, почти стертое временем. Бабочка взмахнула крыльями и застыла над нанесенными на надгробный камень словами
Два камня поменьше, оба неподписанные, жались к камню ее матери, словно два крылышка. Пальцы Софи в безупречных белых перчатках начали выдергивать мох из трещин на одном из камней, порядочно заросшем за годы забвения. Пока она вычищала плесень и сорняки, ее уже сильно испачканные перчатки наткнулись на глубокие выемки в камне, явно кем-то намеренно нанесенные, а не просто оставленные беспощадным временем. На камне было что-то выгравировано. Она пригляделась…
– Софи?
Девочка обернулась и увидела приближающуюся Агату, закутанную в драное черное пальто и вооруженную подтекающей свечой в соуснике.
– Моя мама увидела тебя из окна.
Агата опустилась на землю рядом с Софи и поставила свечу напротив могил. Софи долго молчала, прежде чем заговорить.
– Он думал, что это была ее вина, – наконец сказала она, не сводя глаз с двух неподписанных могильных камней. – Два мальчика, оба родились мертвыми. Как еще это можно было объяснить?
Она заметила, как из темноты выпорхнула синяя бабочка и уселась в трещинку на обветшалом надгробии ее матери.
– Все доктора в один голос твердили, что она не сможет больше иметь детей. Даже твоя мать была того же мнения, – Софи замолчала на секунду и едва улыбнулась синей бабочке. – Но однажды это все-таки случилось. Она была так слаба, что никто и не думал, что беременность продлится долго, однако ее живот продолжал расти. «Чудесное дитя» – вот как старейшины назвали его. Отец сказал, что назвал бы его Филипом. – Софи повернулась к Агате: – Вот только девочку Филипом назвать нельзя.
Софи снова
