Но потом Танио все же не выдержал:
– Не понял я, с чего ты начал ему деньги давать. Нет, нищету я заметил, ну так в Агане таких много.
– Знаешь, – допив взвар, сконфуженно пробормотал Зак, – я сам от себя не ожидал. Просто, когда копался в его голове… Приятного, надо сказать, мало… Он ведь думал, что я его убивать буду, и был к этому готов. Только детей жалел, особенно того, неродившегося. А потом я вспомнил… Тала рассказывала одну историю из книжки… Жрец накормил бродягу, а тот его обокрал и сбежал… И вот этот жрец, у них называют – «священник», его догоняет. Бродяга ждет, что все, тюрьма, палач, а старик ему ложки протягивает, серебряные… Ты, говорит, это взять забыл. Я тогда с Талой спорил, что так неправильно, а сегодня подумал – может, и в самом деле это единственный путь сделать из него человека? И еще старушка… Она ведь очень одинока, а там дети… Ну скажите, что я дурак. Я сам так думаю. Только ничего лучше в тот момент в голову не пришло.
Но все дружно промолчали и, стараясь не поднимать на сотрапезников взглядов, усерднее налегли на еду.
Шторм усиливался с каждым звоном. Давно было непонятно, утро сейчас или уже вечер. Давно не было ни неба, ни солнца, неистовые порывы урагана мчали куда-то тяжелые черные тучи, почти задевая верхушки оставшихся мачт. Буйная темная вода накатывала огромными волнами, угрожающе нависала над чудом уходившим от нее и несшимся в неизвестность корабликом. На нем давно не было парусов и половины мачт, все выиграл в нечестной игре шторм и жадно утащил в исполинских лапах.
Борта почти потерявшего управление судна беспрестанно трещали под ударами волн, матросы выбивались из сил, выполняя бесполезные приказы капитана. Маги, спустившись в трюм, пытались зарастить открывшуюся старую пробоину. Капитан судна пожалел денег на хороший ремонт, понадеявшись на свое везение и опыт, а жидкая заплатка в решающий момент подвела, развалившись под напором стихии. Несколько матросов лихорадочно работали рядом с пассажирами, откачивая воду и перетаскивая подальше от дыры наиболее ценные товары.
Здесь, в мокрой тесноте, освещенной лишь подвешенным Хабером светлячком, было еще страшнее, чем наверху. Борта так сильно накренялись, что каждый раз казался последним. Вот еще чуть-чуть, и дно станет потолком, и уже никто не сумеет им помочь выбраться из этого трюма. Потом судно на миг выравнивалось, сердце делало удар, и дно начинало стремительно уходить в другую сторону.
Пробоина медленно затягивалась, тугие побеги сплетались так тесно, что не оставляли воде ни малейшей щелки, и казалось, победа уже близка, когда раздался страшный удар и треск ломающихся досок. Матросы, старавшиеся держаться поближе к трапу, ринулись наверх, пиная и отталкивая друг друга.
Когда магам, с трудом прорвавшимся сквозь тугие струи хлеставшей навстречу воды, удалось выбраться из трюма, судно тонуло. Ударами волн разбило один из бортов, и корабль так наклонился, глотая воду, что даже не сведущему в морском деле Хаберу стало ясно: долго он не продержится. А Гистон, мгновенно оглядевший цепким взглядом палубу, заметил и другую, не менее печальную проблему. Никого из команды на судне уже не было. Как и спасательных шлюпок.
Глуп тот, кто полагает, что хотя бы в шторм рабам Джусуфа, хозяина пяти вместительных рыбачьих шлюпок и обширного куска побережья возле тихой бухточки, разрешают отдохнуть.
А кто же тогда будет развешивать под навесом тяжелые, пахнущие водорослями и рыбой снасти? Кто, сидя на корточках в продуваемом сквозняками темном углу хлипкого сарая, станет чинить многочисленные дыры в древних сетях? Кто пойдет копать новую яму для рыбы? Старая совсем оплыла и завоняла. Все знают: без ямы, наполненной свежей водой, рыба на жаре портится за пару звонов.
И не важно, что порывы ветра вырывают из рук сети и сдирают с тощих тел последние лохмотья. Рабы – не люди, им жаловаться не положено.
Но когда шторм разбушевался не на шутку, работа нашлась и наемным рыбакам. Всех пригнал хозяин на берег, когда волны стали доставать до вытащенных на песок лодок. Еще немного – и подхватит взбешенная вода хлипкие посудины и либо разобьет о камни, либо унесет в море. Во всех случаях убыток. А убытков Джусуф очень не любил.
Конечно, следовало еще два дня назад, когда шторм только намечался, приказать завести лодки на выкопанную в трехстах локтях от берега стоянку, соединенную с морем узким каналом. Но рыбаки вернулись в тот день с ловли поздно, и нужно было срочно переработать и отправить всю добычу. А разбушуется шторм или пройдет стороной… разве угадаешь?
Тяжелая, уже до половины залитая водой шлюпка никак не хотела входить в тесный канал. Казалось, вот еще немного – и худые руки людей, стоящих по пояс в холодной взбаламученной смеси песка, воды и пены, втолкнут ее в нужное русло. Но едва отступала буйная волна, как, насильно загнанная в канал вода бросалась за ней, подхватывая и лодку. А потом снова налетал сзади соленый холодный вал и разворачивал лодку боком, заставляя людей спешно отскакивать в стороны. Джусуф сорвал голос, пытаясь перекричать рев моря, и окончательно озверел, наблюдая бесполезные попытки работников спасти ценное имущество. Он раздавал удары плетью, не жалея ни собственных рук, ни чужих спин, но делу это помогало мало.
Все довершила огромная волна. Подхватив лодку вместе с облепившими ее людишками, бросила на пару десятков локтей вперед, ломая доски бортов и человечьи кости.
Те, кто остались невредимымы, услышав приглушенные воем урагана крики и стоны потерпевших, на миг потрясенно застыли, забыв про струящиеся по телу потоки соленой воды. А затем с неизвестно откуда взявшимся проворством, словно вмиг забыв про усталость и собственные ушибы, бросились вытаскивать искалеченных товарищей.
Несколько поломанных рук и ног, помятые ребра и рваные раны – могло быть и хуже.
Старшина артели, не обращая больше внимания на визг хозяина, хмуро приказал быстрее нести пострадавших под навес, туда, где обычно спали на рваных сетях рабы. А когда рассвирепевший Джусуф замахнулся на него плетью, легко вырвал из его руки символ власти и сломал о колено.
Самого быстроногого парнишку отправили к рыбацким баракам, стоящим в ложбинке за густыми кустами, и вскоре оттуда прибежали женщины во главе с Мизой, женой старосты. Она принесла корзинку с травами и снадобьями и немедленно начала промывать, шить, вправлять. Женщины развели огонь в крошечной печурке, варили по ее указаниям целебный отвар, помогали поить и перевязывать раненых.
Сначала, по традиции, травница занималась тяжелыми, выделяя при этом своих. За то ей и доля от артели идет, чтобы не дала рыбакам погибнуть раньше положенного богами срока.
Потому и взялась за покрытого синяками и шрамами светловолосого парнишку-раба лишь после того, как подлатала двоих артельных. И ахнула, разглядев разливающуюся по лицу синеватую бледность и расслышав тяжелое, с посвистом, дыхание.
Ох, великие
